Война на земле Египта - страница 7

Не знаю, с чего начать. Мне казалось: вчерашняя ночь — самая знаменательная, я бы сказал историческая в жизни моей семьи. Я уснул опьяненный этим чувством. Но сегодняшние события повергли меня в смятение, и не знаю даже, какое чувство преобладает в моей душе. О, вчера был великий день. Впервые за столько лет в сердце мое вошла радость — наша честь восстановлена! Земля, которую отобрали в пятьдесят четвертом году, возвращена нашей семье! Нет, описать вчерашний день невозможно, не бывает счастья большего, чем возвращенье земли. Испытав его, остается лишь умереть. В тот миг, когда до меня дошла весть о справедливом решении суда, восстановившем наши права на землю, я невольно взглянул в сторону кладбища: наверняка, в это мгновенье рассыпался красный кирпич, положенный под голову моего отца. Перед смертью он сказал мне, что не будет знать покоя, покуда земля наша в руках чужаков, и твердый, как камень, кирпич не даст ему вкусить сладость вечного сна, а разрушить кирпич сможет лишь истинная радость.

И вот земля вернулась. Мужчины стреляли в воздух, женщины выкрикивали загруды, шум празднества утих лишь после полуночи. Я обессилел от полноты чувств. Сердце колотилось до боли в груди. Ложась спать, я предупредил домашних: пусть поутру не будят меня — надо же отоспаться за все эти годы — как-никак двадцать лет. На завтра особых дел у меня не было, и я подумал, дай-ка я поваляюсь, понежусь, как в добрые старые времена. Вот так оно было вчера. Да, время летит! На рассвете, еще до того, как на подворье запели петухи, напал на меня кашель и не отпускал, пока я не выблевал все содержимое желудка. А потом уже сон не шел. С некоторого времени у меня вошло в привычку проводить все ночи в комнате моей последней жены. Кое-кто, может, и скажет: ясное дело — новая женщина всегда манит к себе. Но последняя жена для меня вовсе не новая женщина, мы прожили вместе уже много лет. А привычка моя объясняется просто: у нее в комнате я отдыхаю. Мне нравится там… После приступа кашля началась головная боль, словно кто-то мотыгой молотит по черепу. Я понял: больше мне не уснуть, и поднялся с постели. Открыл окно, впустил в комнату свежий ночной воздух. Немного полегчало. На ясной глади неба светились две звезды, словно их забыли погасить, а на северной стороне виднелась комета. Свет, вливавшийся в комнату через окно, был еще напоен синевой ночи, но к ней примешивались уже серые краски рассвета. Надо было ждать восхода солнца, когда я обычно выхожу во двор усадьбы. Я кликнул служанку, велел принести воды для умывания и омовенья. Она пришла с кувшином и медным тазом, полила мне. Вместе с водой из кувшина мне на руки выпал комочек земли. Я сдержался, не накричал на служанку. Жена подала чай. Поднеся позолоченную чашку к губам, я отхлебнул, чай показался мне горьким, я выплюнул его на таблийю. Жена забыла положить сахар. Я сказал про себя: дай бог, к добру. Но испугался. А испугался не зря — вчерашняя радость была уж чересчур велика. Поделом этим сукиным детям. Завтра все, что было у нас отнято, вновь станет нашим. Но когда жизнь посылает такое счастье, становится страшно.

Во время утренней молитвы я то и дело сбивался, читая «Фатиху», никак не мог сосредоточиться, а когда у меня стал дергаться левый глаз, уверился: что-то должно случиться. Окончив молитву, спросил жену, какой нынче день, и, узнав, что не пятница, немного успокоился. Ведь известно: в пятничном дне есть злополучный час. Жена принесла поднос с завтраком. Я откинул салфетку, белый пар поднялся над стаканом горячего молока и тарелкой с яичницей. Но ни яичница, ни бобы, ни сыр, ни зеленые листья салата не пробудили во мне аппетита. Я разломил пополам лепешку, отщипнул кусочек, пожевал, с усилием проглотил и больше ни к чему не притронулся. Зато чаю выпил несколько чашек. Вымыв руки, сказал жене: