Война - страница 16
В темноте выдвинулись. Командир танка шел перед машиной и мехвод ориентировался по черному силуэту на снегу и по свету фонарика, прикрытого синим фильтром. Артиллеристы начали вяло бабахать, немцы было всполошились, полетели осветительные ракеты, но снаряды рвались черт знает где совершенно безвредно и немцы успокоились.
Пехота на передке невесело пошутила, увидев одинокий танк: "На Берлин?"
— "На Берлин. Только сначала в Нефедьево заедем" — отшутился Гудзь. И уточнил, где тут лучше проехать будет. Пехотинцы подсказали. Так КВ на малых оборотах буквально прокрался к окраине деревни. Встали в кустарнике. Затаились. По ряду признаков немцы в деревне были уверены в завтрашней победе — в одной публикации было указано, что из деревни доносились пьяные голоса и там веселились, но что можно сказать точно — службы наблюдения и караульной службы немцами не велось. Танки ночью не прогревались, в машинах никто не дежурил, все дрыхли по избам. Подход танка КВ к окраине деревни и занятие им самой выгодной позиции прошли незамеченными. Потому, когда стало светать наводчик лейтенант Старых прицелился максимально тщательно и поджег головной немецкий танк первым же снарядом. Здоровенный пожар дополнительно осветил немецкие машины. После этого наши стали стрелять с максимальной скоростью, понимая, что чем больше пустых пока машин они успеют искалечить, тем легче будет потом, когда немцы все же доберутся до своих рычагов и пушек. Немецкие танкисты посыпались из изб, когда горело уже три машины. По бегущим танкистам замолотили пулеметы, в башне дышать совсем уже было нечем. Первый немецкий снаряд долбанул в башню КВ тогда, когда Старых зажег четвертый и пятый танк, не без оснований считая, что только горящий враг не опасен. По воспоминаниям Гудзя впечатление было, словно они сидели в железной бочке, по которой кто-то со всей дури ударил кувалдой. Оглушило, секануло по лицам и рукам окалиной, завоняло горелым металлом и у Гудзя екнуло сердце — подбили! Но орудие стреляло. Башня вращалась свободно, огня не было, а экипаж работал так же яростно, как до попадания. Снаряд не пробил броню, это еще больше воодушевило. Удары посыпались как из мешка, все звенело и гремело, заряжающий Саблин свалился кулем, Гудзь оставил перископ и заменил его, выхватывая снаряды из креплений и бросая их в казенник пушки.
К громадной радости Павла через минуту Саблин зашевелился — оказалось не ранен, просто потерял сознание, а дышать в танке уже действительно было нечем — вентилятор не справлялся с гарью от снарядов и патронов при такой интенсивной пальбе. Немцы все же добежали до машин, хотя и не все. Непрогретые танки страшно дымили и не могли развить сразу нужную для маневренного боя скорость, но радист сообщил, что теперь и немецкие артиллеристы зашевелились — ПТО тоже стояли без расчетов и хотя КВ пока был вне секторов обстрела, теперь оставаться на месте стало нельзя, развернут орудия — и все. И Гудзь повел машину в деревню.
К этому времени наша артбатарея, прикрывавшая его танк ночью шумом, стала бахать уже по деревне, пехота, видя бодрое начало дня, заорала "Ура!" и двинулась в атаку, а совершенно неготовые к этому арийцы запаниковали. Они-то прибыли побеждать, а тут их вдруг бьют и атакуют. По КВ молотили из всего, что могло стрелять, он в ответ бил из своих пулеметов и пушки, попутно давя гусеницами подворачивавшихся пехотинцев и старательно промесил позиции артиллеристов ПТО. Не выдержав, гитлеровцы стали отходить из Нефедьева. Из 18 прибывших в деревню танков смогли отойти восемь, десять экипаж Гудзя угробил. Последним из 125 снарядов Старых долбанул в башню последнего танка и командир танка с удовольствием произнес: "Есть попадание!". Боевое отделение было завалено гильзами, все было сизым от дыма, патронов к пулеметам не осталось вовсе, но к счастью до наганов и гранат дело не дошло. А когда экипаж с трудом вылез из машины, то все ахнули — зипы, шанцевый инструмент, запасные траки, крылья — как водой смыло, КВ стоял голый, да еще впридачу уже не белый, в зимней маскировке, и даже не зеленый — а какой-то серопятнистый — пули и снаряды краску посшибали не хуже, чем лопату с пилой. На броне отчетливо были видны попадания от 29 снарядов.