Война перед войной - страница 23

«Как же объясняться с этим пуштуном? — задался вопросом Дмитрий. — Ну, хорошо. Через час лед растает и вода согреется. А сейчас? Пить-то хочется. Пусть тогда несет чай. Чай — он везде чай, от Китая до Ближнего Востока».

— Чай! — дал короткую команду Дмитрий.

Солдат на этот раз правильно уяснил желание пациента и радостно побежал исполнять приказание, не утруждая себя за ненадобностью размышлениями о таком полезном совпадении, что название этого напитка одинаково звучит и на русском, и на китайском, и на пушту, и на дари, и на многих других языках.

Утолив жажду, Дмитрий закрыл глаза. Сквозь большие окна без занавесок в палату проникало слишком много света, несмотря на то что в полдень прямые лучи солнца падали лишь на подоконник.

«Не заснуть», — подумал Дмитрий. Но, прикрыв глаза ладонью, тут же провалился в полудрему.

Замелькали, причудливо смешиваясь и накладываясь друг на друга, почти забытые картинки из прежней жизни. В цветущем яблоневом саду под прозрачным весенним небом гуляют девушки в легких платьях. В аудитории, залитой светом ярких ламп, преподаватель по прозвищу «птица Феникс» монотонным голосом читает лекцию, а Дмитрий самоотверженно борется со сном, потому что всю ночь он бродил с одной из девушек в яблоневом саду и лишь утром, на первом автобусе, вернулся в город, едва успев к началу занятий. Белые искорки на море, белая галька пляжа, белое солнце, стоящее в зените, и жара, от которой нет спасения. Встать и окунуться в море невозможно, нет сил. Надо дотянуться до бутылки с водой и хотя бы немного смочить пересохшие губы. Но вода далеко, и достать ее самому никак не получается.

— Пить, — просит Дмитрий.

Добрая девушка в белом одеянии берет бутылку и подносит ее к губам Дмитрия. Но бутылка то ли пуста, то ли сквозь слишком узкое горлышко не проходит ни одной капли влаги. Девушка что-то ласково говорит, но почему-то не по-русски, а на дари. И в руке у нее не бутылка, а градусник, который она пытается вставить Дмитрию в рот. Он сопротивляется, его колотит озноб, сменивший жар, и раскусить клацающими зубами стеклянный градусник с ртутью ему совсем не хочется. Девушка не унимается и начинает переворачивать Дмитрия со спины на бок, одновременно стаскивая вниз больничные штаны на резинке. Дмитрий понимает, что девушка совсем не добрая и хочет поставить ему градусник туда, куда его обычно ставят маленьким детям. Это уже слишком. Да и не сон это!

Дмитрий резко поднялся в постели. Девушка застыла с градусником в руке. Он забрал у нее градусник и засунул себе под мышку.

— Так тоже можно, — сказала девушка. — Меня и этому учили.

— Ты кто? — спросил Дмитрий.

— Медсестра, — ответила девушка.

«Да, действительно медсестра, — окончательно приходя в себя после беспокойного сна, подумал Дмитрий. — Ослепительно-белый халат, чуть прикрывающий колени, белая шапочка с вышитым красными нитками полумесяцем. Но уж больно молода и красива. Что-то здесь не так».

— Тебя как зовут?

— Наргис.

«По-русски будет Нарцисс, — про себя перевел Дмитрий. — Ей это имя очень подходит. Хотя в восточной традиции нарцисс, кажется, является символом смерти. Дмитрий, однако, не был в этом уверен. — Может быть, дальше на Востоке, в Индии или Китае, ему придают такое значение. А здесь, в Афганистане, раз уж называют дочерей этим именем, значит, ничего плохого под ним не подразумевают».

— Меня зовут Дмитрий.

— Де-е-митрий, — повторила Наргис, привычно вставляя гласный звук между двумя согласными в начале слова и делая ударение на последнем слоге, как принято в дари.

— Хорошо, зови меня Дима, — сказал Дмитрий. — Так проще.

Стульев в палате не было, Наргис присела на краешек кровати и, не дожидаясь расспросов Дмитрия, как бы догадываясь о его недоумении, сама начала рассказывать о себе.

Ей восемнадцать лет, но уже два года она замужем за главврачом. Он получил образование в Европе, поэтому считает себя человеком просвещенным, не стал держать ее взаперти, а дал доучиться в школе и отправил на курсы медсестер. Окончила она их прямо перед Апрельской революцией, а месяц спустя мужа перевели с повышением из Кабула в Кандагар. С собой он взял только ее, а двух старших жен оставил в Кабуле заниматься домом и детьми. Здесь же, в Кандагаре, она вступила в Демократическую организацию женщин Афганистана. Но Кандагар — это глухая провинция. Все новое и интересное сейчас происходит в Кабуле. А здесь кругом отсталость, дикость и скука. Не только женщины не воспринимают ничего нового и прогрессивного, но и большинство мужчин держится только за старое, отжившее.