Война с невидимым врагом - страница 40

— Может быть, ты поехал не в тот Бельстон? — предположил Хендерсон.

— Я тоже подумал об этом и проверил по национальному справочнику. Но там есть только один Бельстон.

— Ну хорошо, может быть, ты перепутал название. Может, это было место с другим похожим названием.

— Моя память говорит, что это был Бельстон и ничто другое.

Хендерсон немного подумал, потом сказал:

— Послушав тебя, можно подумать, что твоя память играет с тобой страшные шутки.

— Чертовски верно, — согласился Брансон со странной интонацией. — А твоя?

Резко вскочив на ноги, Хендерсон спросил:

— Что ты имеешь в виду, говоря «А твоя?»

— Ты помнишь девушку по имени Элайн Лафарк?

— Никогда не слышал о ней, и это истинная правда, Брансон. — Хендерсон начал расхаживать взад и вперед по комнате, держа руки за спиной; лицо сосредоточено, весь как-то напряжен. — Это та женщина, которую ты убил?

— Да.

— Тогда почему я должен знать про нее?

— Я надеялся, что ты убил ее тоже, — сказал Брансон спокойно. — Это бы открыло нам обоим глаза на происходящее. Мы бы тогда смогли вместе разобраться, как мы дошли до этого и как нам вместе лучше с этим справиться, — он внимательно наблюдал за Хендерсоном, метавшимся взад и вперед по комнате, как загнанный зверь.

Наступила долгая напряженная тишина, и тут Брансон спросил.

— А кого ты убил, Хени?

— Ты с ума сошел? — спросил Хендерсон, резко остановившись.

— Вполне возможно, но если я сошел с ума, то это произошло далеко не со мной одним. Многие покинули институт при загадочных обстоятельствах, за последнее время, по крайней мере. У меня данные из достоверного источника, что другие институты теряют персонал тоже. И никто не может сказать, почему это происходит. Я сам не мог понять всего этого.

Но теперь все иначе. Я один из таких сбежавших, и я знаю, что заставило меня изображать напуганного кролика. Каждый человек имеет свои собственные причины пуститься в бега, но мало кто знает причины, которые заставили пуститься в бега другого человека. Некоторые даже не догадываются, что есть и другие жертвы.

— Я знал, — тихо сказал Хендерсон, ковыряя носком ковер. — Я был еще там, когда некоторые из них сбежали.

Не обращая внимания на его слова, Брансон продолжал:

— Я многое проверил, Бог знает почему. Возможно, что у меня просто более подозрительная натура, чем у других. А может быть, мания взяла меня не так крепко, как других. У меня не было норы, в которой я мог бы свернуться калачиком и отсидеться, и я не знал, что мне дальше делать, короче говоря, какими бы ни были причины, но я приехал в Бельстон. Я проверил все и обнаружил, что считаю себя виноватым в преступлении, которое никогда не совершалось.

— Для чего ты мне все это рассказываешь?

Когда Брансон отвечал, он внимательно следил за выражением лица собеседника.

— Если все исчезнувшие бросились в бега по таким же причинам как и я, то неплохо бы было им вернуться на место преступления и поискать доказательства. Могу поклясться, что это было бы очень результативно. То, что они там найдут, точнее не найдут, подействует на них так, что у них волосы станут дыбом. И это поможет им докопаться до самой сути, если, конечно, они сумеют объединить свои усилия и все сопоставить.

— Поэтому ты и приехал ко мне? — спросил Хендерсон. — Да.

— Ты сумел найти еще кого-нибудь?

— Нет. Они исчезли в никуда. Я нашел тебя только по счастливой случайности. Я думаю, это была такая счастливая случайность, что было бы очень обидно упускать ее. Но это мне ничего не даст, если мы не будем откровенны оба.

— Этот шаг сделал ты, а не я.

— Я знаю. Я рассказал тебе о своих причинах. Я также могу дать тебе прекрасный совет: если на твоей совести что-нибудь висит, то лучше проверь-ка это со всей тщательностью. Я могу ставить десять к одному, что ты никак не сумеешь этого доказать, хотя твои память и сознание будут убеждать тебя в обратном.

— Я не считаю твою проверку убедительной, — возразил Хендерсон. — На твой взгляд она была убедительной, но если бы я был в твоей шкуре, я бы сделал следующее. В конце концов, ты ищешь доказательства своего сумасшествия потому, что свихнувшимся быть приятней, чем виновным. Для меня надо было бы несколько больше, чем доказать такими пустяками, что у меня голова поехала в другую сторону.