Воздушные замки. Тайны прошлого - страница 10

День рождения Отавиу Монтана праздновали Жулия, Сели, Алекс. День рождения, но не день выздоровления.

Отавиу лежал по-прежнему отрешенный,  то ли в полузабытье, то ли в полусне. Но Жулия была уверена,  что он уже все слышит, все понимает.

— Ты будешь в восторге от своей младшенькой, — Говорила она. — Она такая сладенькая! Сели!

Говорят, съесть кусочек торта новорожденного — значит, принести ему счастье! И поговори с папой, расскажи ему о себе!

Сели послушно наклонилась к отцу и очень по-детски сказала:

— Папа! Я — твоя младшая дочь, мне очень не хватает тебя и мамы, я решила стать монашкой. Я все время молюсь за тебя, я верю, что ты совсем-совсем поправишься. Вы ведь вылечите его, доктор, правда?

Сели с такой надеждой смотрела на Лидию, словно она и была самим Господом Богом. Лидия подошла к Сели поближе и сказала ей шепотом:

— При нарушении мозговых функций, деточка, никогда ничего нельзя гарантировать, но в Англии я добилась хороших результатов, у некоторых моих пациентов память восстановилась на восемьдесят процентов. Через две-три недели мы уже кое-что увидим.

— Только на восемьдесят? — испуганно переспросила Жулия. — Но мы бы очень хотели, чтобы он поправился полностью!

— Поймите, — с вздохом попыталась объяснить Лидия, — после почти двадцати лет болезни прежним он не станет. Невозможно, чтобы он поправился полностью. Чудес не бывает.

— Еще как бывает! — с убежденностью возразила Сели. — Вот увидишь, Жулия, наш папа будет снова таким, каким был еще до моего рождения!

Жулия крепко прижала к себе сестренку — бедная девочка! Она и не знает, что такое отец, что такое мать! Не знает ни отцовской, ни материнской ласки. И ей так захотелось прижать к себе и согреть сестру.

— Погоди! Ты еще узнаешь, как ласково гладит по голове отцовская рука! — пообещала она сестре.

Гонсала подошла к бару и плеснула в рюмку немного коньяку, выпила, и ей стало легче. В последнее время она все чаще прибегала к этому успокоительному средству. Жизнь ее не задалась, и с возрастом она все болезненнее это чувствовала. В молодости она не сомневалась, что победит соперницу, но сейчас...

Ее муж, Антониу Сан-Марино, был влюблен в женщину, которая стала женой другого: Ева предпочла Сан-Марино человека, с которым он вместе рос, который считался его лучшим другом, она предпочла Отавиу Монтана. Проходили годы, Антониу из бедняка стал богачом, из служащего — хозяином, из сотрудника — владельцем. После смерти Григориу Монтана Сан-Марино купил его газету «Коррейу Кариока», потом купил дом семейства Монтана, а Ева так и осталась вне его досягаемости. И уже навсегда недостижимой она стала после того, как умерла... Недостижимой и непобедимой.

Антониу повесил ее большой портрет в особой комнате, и каждый день сидел перед ним, а Гонсала мучилась бессильной ревностью. Ревностью и обидой, которую смягчила алкоголем. Алкоголь затуманивал голову, и непереносимое становилось переносимым. Правда, ненадолго. Гонсалу мучило, что муж предпочитает ей, красивой живой женщине, родившей ему двух сыновей, призрак, какую-то эфемерность, это бесило ее, доводило до исступления.

— Что ты молишься на свою Еву?! — кричала она. — Можно подумать, что она — святая! Да она самая обыкновенная шлюха, которая спала с двумя друзьями! Из-за нее Отавиу чуть не убил себя!

Время от времени она устраивала мужу скандалы и похлеще, но они мало помогали.

— Твое дело — заниматься воспитанием детей, — холодно заявлял ей муж.

«Я для него что-то вроде самки, вскармливающей потомство, — говорила себе Гонсала, и рука ее вновь тянулась к бутылке с коньяком.

— Ты губишь себя, — говорила массажистка Флора, умело, растирая Гонсале спину, — от алкоголя грубеет кожа, разве ты хочешь раньше времени постареть?

— Мне все равно, — отвечала Гонсала. В этом доме я хуже прислуги, никто не обращает на меня внимания.

— Я тебе не верю, но если это правда, то, тем более, нужно быть внимательной к себе, — назидательно говорила Флора, разминая ей позвоночник. — Вот увидишь, все переменится.

— Когда-то и я в это верила, — горько призналась Гонсала, — но время против меня, теперь переменилась я, и я его ненавижу!