Возлюбленная герцога - страница 2
Но сейчас она об этом забыла. Только не здесь, где последние летние бабочки плясали в лучах лившегося сверху света, наполняя воздух волшебством, от которого все худшее отступало. Поэтому она сменила тему:
– Расскажи мне о нем.
Он не стал спрашивать, о чем именно. Ему не требовались пояснения.
– Опять?
– Опять.
Он повернулся, а она подобрала юбки так, чтобы он мог лечь рядом, как делал не одну дюжину раз. Сотни раз. Устроившись на спине, заложив руки за спину, он заговорил. И слова его замирали под пологом из листьев.
– Там никогда не бывает тихо.
– Из-за телег, гремящих по булыжникам.
Он кивнул.
– Деревянные колеса грохочут, но дело не только в них. Еще слышны крики из таверн, и разносчики на базарных площадях хвалят свой товар. На складах лают собаки. На улицах бранятся. Я любил забираться на крышу дома, в котором жил, и делать ставки на уличные драки.
– Вот почему ты так хорошо дерешься сам.
Он едва заметно пожал плечом.
– Я всегда думал, это станет лучшим способом помочь моей маме. Пока…
Он замолчал, но она уже слышала все остальное. Пока бедняжка не заболела, а герцог не поманил сына титулом и состоянием. Она повернулась и посмотрела на него: непроницаемое лицо и стиснутые зубы, невидящий взгляд вверх, в небо.
– Расскажи мне про ругательства.
Он негромко, удивленно рассмеялся.
– О буйстве сквернословия. Это тебя особенно занимает.
– Раньше я и не знала, что существует ругань.
До того как мальчики стихийно ворвались в ее жизнь, грубые и все переворачивающие вверх дном, сквернословящие и такие чудесные.
– Ты имеешь в виду, до Дьявола.
Дьявол, при крещении нареченный Девоном, один из двух его сводных братьев, рос в приюте для мальчиков, о чем ярко свидетельствовала его речь.
– Он оказался очень полезен.
– Да. Сквернословие. Особенно в доках. Никто не ругается так, как матрос.
– Назови мне самое лучшее, какое ты только слышал.
Он искоса глянул на нее.
– Нет.
Ладно, позже она попросит Дьявола.
– Тогда расскажи про дождь.
– Это Лондон. Там все время идет дождь.
Она толкнула его плечом.
– Расскажи мне хорошее.
Он улыбнулся, и она тоже, потому что обожала, когда он ей потакал.
– Дождь делает камни на мостовой скользкими и блестящими.
– А ночами они становятся золотыми из-за огней таверн, – подсказала она.
– Не только таверн. Театр на Друри-лейн. Фонари, что висят перед домами терпимости.
Дом терпимости – место, где оказалась его мать после того, как герцог отказался ее содержать, когда она решила родить его сына. Там этот сын и родился.
– Чтобы прогонять темноту, – негромко произнесла она.
– Темнота не так уж и плоха, – сказал он. – Просто дело в том, что у людей в ней нет другого выбора, как только драться за то, что им необходимо.
– И они это получают? То, что им необходимо?
– Нет. Они не получают ни того, что им нужно, ни того, чего заслуживают. – Он помолчал, затем прошептал, обращаясь к пологу из листьев, словно тот был по-настоящему волшебным: – Но мы все это изменим.
Она не пропустила мимо ушей это «мы». Не только он. Все они. Четверка, заключившая договор, когда мальчиков доставили сюда для этого безумного состязания, – тот, кто победит, защитит остальных. А затем они вместе сбегут из этого проклятого места, этого ристалища умов и мускулов, которое устроил их жестокий родитель в жажде получить наследника, достойного герцогства.
– Однажды ты станешь герцогом, – негромко сказала она.
Он повернулся и посмотрел на нее.
– Однажды один из нас станет герцогом.
Она помотала головой и заглянула в его блестящие янтарные глаза, так похожие на глаза его братьев. И на глаза отца.
– Победишь ты.
Он долго молча смотрел на нее, затем спросил:
– Откуда ты знаешь?
Она сжала губы.
– Просто знаю.
Козни старого герцога с каждым днем становились все изощреннее. Дьявол в точности соответствовал своему имени – огонь и ярость, бьющие через край. А Уит слишком маленький. Слишком добрый.
– А если я этого не хочу?
Нелепейшая мысль.
– Конечно, хочешь.
– Титул должен принадлежать тебе.
Она не сдержалась и коротко, диковато рассмеялась.
– Девочки не становятся герцогами.
– Тем не менее вот она ты, наследница.