Возлюбленная из Страны Снов - страница 19

— Это прелестно, — сказал я, — но ты, наверное, припомнил это откуда-нибудь.

Он покачал головой.

— Я никогда не видел ничего подобного во всю жизнь и никогда раньше и не думал об этом. Нет, — и он засмеялся как-то тревожно, — здесь у тебя творится что-то сверхъестественное. У тебя тут, наверное, есть где-нибудь привидения?

— Целая куча, — ответил я небрежно. Затем я переменил разговор, и мы отправились обедать. Но мне очень не понравилась мысль об этом приключении в лесу.

На следующее утро Макс принялся настаивать на том, чтобы мы вместе предприняли экспедицию к месту его приключения, как он продолжал это называть. Мы отправились в лес и достигли дуба с ястребиным гнездом — места, откуда открывался великолепный вид на замок с южной его стороны. Макс захватил с собой бумагу и акварельные краски и, когда мы сели под дерево, он предложил нарисовать представлявшуюся картину.

— Это здание имеет такой величественный вид, — заметил он. — Я положительно не могу понять, почему ты чувствуешь к нему так мало привязанности; но ведь ты всегда был странным существом, Эбергарт, как, верно, и сам сознаешь.

Это мнение несколько удивило меня и я обратился к нему с вопросом:

— Почему странным?

Он колебался с минуту.

— Ах, не знаю почему, но у тебя всегда были странности. Все говорят… — и он запнулся.

— Кто эти «все» и что они говорят?

— Разные люди. Все считали тебя… ну, немного эксцентричным.

Я ничего не ответил и начал свой набросок.

— Ты… ты не обиделся на то, что я сказал? — спросил Макс немного спустя.

— Ничуть. Я, вероятно, действительно немного эксцентричен.

— Твой дядя…

— О, этот был совершенно сумасшедшим, — ответил я откровенно. — Конечно, ради чести семьи его всегда считали здравым и он считался нормальным, когда сделал самую идиотскую вещь во всей жизни, я подразумеваю его завещание. Но были моменты, особенно при конце его жизни, когда он совершенно терял рассудок. В нашей семье есть наследственное предрасположение к безумию.

— Как это должно быть неприятно для тебя, — пробормотал Макс задумчиво.

Я засмеялся.

— Я об этом никогда не задумываюсь, это кажется совершенно естественным. Фон Таксели отличаются или своим выдающимся умом, или своим безумием, или — ведь ты слышал об Альмериусе-алхимике?

— Он продал себя черту?

Странный звук, напоминающий раскат отдаленного грома, заставил меня остановиться, прежде чем ответить.

— Да. Кажется, где-то гремит гром?

— Разве? Я его не слышал. Да и небо совершенно ясно. Альмерий исчез, не правда ли?

— Да, и я только что открыл…

Тот же странный звук снова прервал меня.

— Что ты открыл? Почему ты не продолжаешь?

— Мне показалось, что я что-то слышал. Я только что открыл потерянную…

В эту минуту раздался страшный треск, совершенно заглушивший мой голос.

— Дело становится серьезным, — заметил я, когда снова мог заставить расслышать свой голос. — Начинается гроза. Нам лучше скорее вернуться в замок.

Макс смотрел на меня каким-то недоумевающим взглядом.

— Что с тобой сегодня, Эбергарт? Нет никакого грома, никакой бури. Что ты слышал?

Теперь настала моя очередь удивиться.

— Ты хочешь сказать, что ничего не слышал?

— Ровно ничего.

Я снова смолк и взглянул на свою работу. Мне стало ясно, что лучше не упоминать ни об Альмериусе, ни о моем открытии.

Макс лежал на траве, смотря на переплетшиеся над его головой ветви. Немного спустя он встал, подошел и заглянул через мое плечо.

— Тебе это нравится?

С минуту он промолчал. Я поднял глаза и заметил, что он уставился на меня с каким-то ужасом.

— Боги небесные! — воскликнул он каким-то странным голосом. — И ты также нарисовал ее?

Я быстро повернулся к моему наброску. Быть может, я не особенно внимательно исполнял его, быть может, я был занят мыслями о странном шуме, прервавшем мое сообщение об Альмериусе, но все же налицо оставался факт, что я нарисовал не замок Таксель, но женское лицо, смотревшее боком с бумаги.

— Это очень странно! — сказал я как-то бессмысленно.

Макс прорычал возмущенным тоном:

— Странно! Это более чем странно! Это то же лицо, которое я нарисовал вчера.

Я стал пристальнее рассматривать набросок и убедился, что слова его были правдивы — это было то же самое лицо. Я отложил кисти и встал с места.