«Возможна ли женщине мертвой хвала?..» - страница 39

стр.

На обратном пути всюду были заградительные отряды, поезд тащился так, что можно было идти рядом пешком. На каждой станции проверяли документы, а в Петрограде я чуть не застряла при выходе. У меня не оказалось какой-то нужной бумажки, и, если бы не мой спутник, заговоривший зубы коменданту станции, мне пришлось бы ночевать в караульном помещении вокзала вместе с несколькими десятками вшивых путешественников. Быть арестованной было бы очень неприятно, тем более что мамы не было в Петрограде — она в Москве хлопотала за Кусова, сидевшего в концентрационном лагере[254].

Деньги, оставленные мне на покупки, я тратила почти исключительно на кино, бывая в трех-четырех в один вечер — все равно, на эти деньги купить ничего нельзя было, кроме ржаных лепешек у грязных торговок.

Дни Кронштадта мы пережили очень беспокойно[255]. Непрерывная канонада, темнота в городе, патрули — все действовало подавляющим образом. «Матвеич» была в Царском, когда его заняли белые; в их даче были разбиты все стекла, и стоял полк. Под грохот канонады мы старались все же держаться бодро, и хотя нам нечего было есть, распевали «Цыпленок жареный» и отплясывали «тремутард».

Знакомые евреи боялись погрома, и мама раздавала им крестики[256]. От холода и недоедания я, наконец, свалилась. У меня сделалось сильнейшее воспаление легких, мама тоже захворала, мы с ней лежали в одной комнате, за нами ухаживал Георгий Владимирович, недавно вышедшей из тюрьмы. Я пролежала больше двух месяцев — когда встала, чтобы в первый раз принять ванну, испугалась собственной худобы. Всю весну мне не удавалось поправиться, я была слаба, как новорожденный теленок, но одной знакомой теософке пришло в голову пригласить меня в Тайцы[257], где она работала в лаборатории по спектральному анализу. Я переехала туда с небольшим количеством вещей, но с порядочным запасом хлеба, который возили из города. Я получила хорошую чистую комнату в доме бывшего владельца лаборатории, в которой раньше изготовлялся крысиный мор. Его дочка, на год старше меня, собиралась в Петроград поступать в университет. Мамаша ее ревновала меня к ее шестидесятилетнему мужу. Я, конечно, этого не замечала и узнала об этом только в конце лета. Как ни плох был наш стол, состоявший почти исключительно из овощей, грибов и козьего молока, мне удалось совершенно поправиться и загореть.

Я один раз на день ездила в Петроград и видела А.Ф. Остаток лета, уже оправившись настолько, чтобы ездить верхом на лошадях знакомых моей приятельницы «краскомов»[258], мы ездили в Петергоф и в Красное Село на полковые спектакли, в которых женские роли исполнялись красноармейцами. Однажды мы отправились из Тайц в Гатчину. Я шагала так усердно, что перегнала всех. Обратно было идти труднее, мы вернулись только к вечеру.

К счастью, в доме было много книг, рояль и просторные комнаты, отделанные деревом. Все это мне нравилось особенно книги, и, мне удалось без особой скуки протянуть до августа. Иногда я писала стихи, довольно много рисовала, но больше всего лежала на солнце в шезлонге с книгой. Вернувшись в Ленинград, я решила поступать на вечерние курсы Института Живого Слова[259]. Там было несколько отделений, но так как меня интересовало слово, а система Дельсарта[260], я поступила на ораторское отделение, как наименее обязывающее. Но все же обязательно для всех были этика, эстетика, введение в философию, «политграмота», постановка голоса, анатомия, история искусств и многое другое.

В институте был кружок поэтов, в который я немедленно вступила, руководимый Гумилевым[261]. Он назывался «Лаборэмус»[262]. А вскоре в кружке произошел раскол, и другая половина стала называть себя «Метакса», мы их называли: «мы, таксы». В кружке происходили вечера «коллективного творчества», на которых все упражнялись в преодолении всевозможных тем, подборе рифм и развитии вкуса. Все это было очень мило, но сепаратные занятия с Н. Гумилевым, бывшим моим троюродным братом[263], нравились мне гораздо больше, особенно потому, что они происходили чаще всего в его квартире[264] африканского охотника, фантазера и библиографа