Возникновение и развитие научного факта - страница 2

стр.

.

Отрезанный от научного мира научный коллектив разработал метод изготовления вакцин, который оказался неэффективным из-за ложной интерпретации наблюдений. Узнав об этом, группа решила продолжать работу (уже как форму саботажа). Сложная и смертельная игра продолжалась до марта 1945 г. Немецкие специалисты из «Института гигиены» Waffen-SS так и не успели раскрыть заговор ученых[3].

В конце марта, когда стало ясно, что американские войска вот-вот войдут в Бухенвальд, нацисты стали заметать следы своих преступлений. Спасаясь от «эвакуации», а скорее всего от немедленной гибели, Флек бежал из блока № 50 и вместе с несколькими другими политзаключенными и евреями скрылся в подполье. 11 апреля Бухенвальд был освобожден. Чудом уцелевший ученый попал в госпиталь, а затем, в июле 1945 г., возвратился в Польшу.

После войны Флек руководил кафедрой медицинской микробиологии Люблинского университета им. Марии Склодовской-Кюри. С 1950 г. он ординарный профессор этого университета; с 1952 г. работает в Институте матери и ребенка Варшавского университета, в 1954 г. избирается членом-корреспондентом, а вскоре академиком и членом Президиума Польской академии наук. В конце 1957 г. Л. Флек уехал из Польши в Израиль, где после войны оказался его сын. Там он принял предложение возглавить кафедру экспериментальной патологии в Институте биологических исследований. В последние годы жизни он работал над проблемами иммунитета и продолжал исследования открытого им явления лейкергии, а также готовил курс лекций по философии науки для Еврейского университета в Иерусалиме. Лекции не состоялись, жизнь подошла к концу. Умер Флек 5 июня 1961 г.

Как философ, Флек не был достаточно известен и при жизни. Его статус в науке определялся достижениями в микробиологии. Ему принадлежит свыше 130 научных работ (на русском, польском, иврите, немецком, английском и французском языках) в этой области. Он был членом многих международных научных сообществ, в том числе Нью-йоркской Академии наук, Международного Гематологического Общества, Международного Микробиологического Общества. Его работы по серологии, иммунологии, проблемам вакцинации и серологической диагностики высоко оценивались в мировой науке. Эпистемологические же исследования, опубликованные в 30–40 гг. в малоизвестных польских журналах, и даже его монография впервые напечатанная на немецком языке в Швейцарии, книга, которую сейчас ставят в ряд основополагающих трудов по современной социологии науки и социальной эпистемологии, остались почти незамеченными в мировой философской литературе.

«Время, как мы теперь видим, перевернуло соотношение этих ценностей, — пишет 3. Цацковский, под редакцией которого в 1986 г. в Польше был издан сборник избранных философских работ Л. Флека. — Специально-научное наследие Флека постепенно растворилось в современном микробиологическом знании, утратив свою уникальность, а мало-помалу и свое значение, и потому стало забываться. Напротив, философское наследие его вышло из забвения и приобретает все большее значение и признание»[4].

Чем объясняется эта метаморфоза? Не будучи специалистом, я не могу судить о судьбе микробиологических исследований Флека. Но драматическая судьба его философских работ вполне объяснима. Сюжет этой драмы обусловлен борьбой эпистемологических концепций в философии науки середины нашего века. Сформировавшееся в начале 30-х годов движение, отождествившее философию науки с логическим анализом языка научных теорий, тон в котором задавали участники Венского кружка и Львовско-Варшавской школы, скоро стало господствующим и оттеснило соперничавшие с ним направления; был период, когда сам термин «философия науки» понимали как синоним комплекса идей этого направления. В конце 50-х годов многочисленные противоречия, к которым приводили попытки применения постулатов этого направления к проблемам обоснования научного знания, а в еще большей степени — к проблемам рациональной «реконструкции» истории науки, наряду с другими причинами привели к уходу логико-аналитической парадигмы с авансцены философских дискуссий. На ее место пришли школы и доктрины, усвоившие некоторые уроки аналитизма, но в то же время развившие его критику в опоре на идеи, которые некогда были отброшены как несовместимые с рациональной философией науки, а теперь вышли на первый план.