Возвращение Мастера и Маргариты - страница 15

В общественной жизни сценарист занимал активную позицию, не чураяся изнурительной административной работы. В быту являлся одноженцем и многолюбом.

Перестройка раскрыла новые грани дарования Ливия. Он осуществил наконец–то хрустальную мечту своей жизни – фразы его текстов, как гоголевские, пушкинские или грибоедовские, растаскивались на цитаты. "У женщин свои секреты…", "Целый день я с Кефри…", "Все мои семеро детей занимаются танцем", "Чему не помешает больший объем?" – эти, а так же многие другие крылатые выражения выпорхнули из–под нержавеющего пера Ливия на телеэкраны и незамедлительно сделались народным достоянием.

Столкнувшись в ресторане Дома кинематографистов на тематическом банкете "Так жить нельзя", Закрепа и Тарановский посмотрели друг другу в глаза, напились до полного взаимопонимания и затеяли совместный проект.

– Крепись, партайгеноссе. Мы плюнем с тобой в вечность. – Тарановский, положив перед коллегой романа М. Булгакова "Мастер и Маргарита"

Последовавшая за этим напряженная работа на даче Закрепы в Перелыгино полностью обновила устаревший роман по линии пересмотра его слабоэротической направленности. В ярком, провокационном сценарии Маргарита и ее заумный любовник должны были явиться широким массам на крыльях столь близких этим массам основных инстинктов.

Бог с ним, конечно, с Булгаковым и намозолившим всем мозги Понтием Пилатом. Главное – испепеляющая страсть, сатанинские проделки Воланда, сводившиеся к тому, чтобы спалить в горниле плотского пожара весь город – а в сущности – государственную систему в целом.

По задумке авторов действие фильма разворачивается в "застойные" времена. Высокодуховный интеллигент написал нечто диссидентское и, пострадав за правду в лагерях, вышел на волю заметно преображенным: раздобрел на баланде и сменил умственную ориентацию на физиологическую. На вокзале его встречает истомившаяся воздержанием возлюбленная. Вместо того, чтобы затеять глубокую дискуссию о свободе слова, ужасах воспитательных учреждений строгого режима и застойного тоталитаризма, герой тянет подружку на чердак близлежащего дома. Происходит любовь. Волнующая, подробная, для зрителя в данном контексте – неожиданная. От обнаженных тел начинает тлеть солома и картонное рванье. Пламя охватывает чердак. Едва подхватив штаны, герой бежит со своей неудовлетворенной спутницей на чердак близлежащего дома. Снова секс – и снова возгорание – пламя страсти охватывает город. Любующийся панорамой столицы с Останкинской башни Воланд отмечает дымные хвосты над горящими точками и в экстазе воспламеняет саму башню. Прибывшие на места происшествий врачи и пожарные вместо того, чтобы заняться своим делом, вступают в беспорядочные половые отношения с пострадавшими.

Тарановский энергично взялся за пожарные сцены, торопясь высказать самое главное. На дворе – осень, мокрота и уныние. По замыслу же сценариста Москва должна предстать либо в майском цвету, либо уж утопать в снежной белизне, на фоне которой эффектно полыхают пожары. Пламя страсти, охватившее столицу – образная кульминация ленты, апофеоз в апогее (или апофигей, по меткому замечанию известного писателя). А чердачный неуемный секс героев – главная изюминка апофигея, которую следовало обсосать со всех сторон, как лакомую косточку. Кто мог подумать, что столь удачно начавшийся съемочный процесс упрется в героиню! Да в какую "героиню" – тьфу! Дура, растяпа, чертовка…

Выбор Юлика Барнаульского на главную роль был предопределен изначально – он–то и "пробил" этот фильм, найдя спонсора в лице Кленовского. С актрисой дела обстояли сложнее. Ей предстояло в одиночку вытягивать линию большого искусства, осуществлять спайку современности и классики. Просмотрев целый ряд фактурных актрис, считавших, что обнаженное тело в искусстве не должно вызывать низменных чувств, как Венера Милосская, к примеру, Сеня приуныл. Мрак! Все равно, что переснять феллиниевского "Казанову" силами ансамбля "Яр".

Гадкое у него было чувство. Мысли о собственной бездарности стали появляться с типичной для крупного художника настойчивостью. Сеня не стрелялся и не травился. Он пошел другим путем: у режиссера объявилась астма. Так полагала его супруга, разбуженная ночью хриплым хлюпаньем – Сеня храпел, уткнувшись лицом в подушку. Такого раньше никогда за ним не водилось.