Возвращение Трэвиса Дина - страница 9
— Эй! — окликнул он ее. — Ты оставишь мальчонку одного в амбаре?
Кэти резко остановилась и бросила на него взгляд через плечо. Этот взгляд совершенно ясно сказал ему, что ни ее дела, ни воспитание сына его не касаются. Но все-таки она ему ответила:
— Мальчонку зовут Джейк. И он там не один. С ним Генри Уинтерс.
— Генри?
Взгляд Трэвиса метнулся к амбару, словно он мог увидеть сквозь стену своего старого друга.
— Да. Сейчас он работает у меня.
— Это хорошо, Кэти, — сказал Трэвис.
Ее рыжие четко очерченные брови поднялись:
— Для меня большое облегчение, что ты одобряешь мои поступки.
— О, ради Бога…
Она снова двинулась к дому, и Трэвис поспешил за ней. «Этой чертовой бабе придется меня выслушать, хочет она того или нет».
— Когда ты не вернулся домой, — сказала она, и ветер легко донес до него ее слова, — и я поняла, что ношу Джейка, мне надо было что-то предпринимать.
«Подумать только, через что она прошла совсем одна, как она страдала… что она передумала обо мне». От всех этих мыслей в нем поднялась горячая волна стыда.
— Господи, Кэти, мне очень жаль.
Трэвису было так больно, что она и вообразить этого не могла. Но, черт возьми, он ведь раскаялся и заплатил за это. Или нет?
На террасе Кэти остановилась и тщательно вытерла ноги о протертый до прозрачности коврик, потом открыла дверь и вошла в дом.
— Я сказала всем, что мы тайно поженились до того, как ты уехал.
— И тебе поверили?
Она метнула на него гневный взгляд и направилась через большую комнату в кухню.
— У них не было оснований не верить. Всем было известно, что мы помолвлены.
Трэвис старался не отстать от нее, почти не замечая обстановки маленького домика, в котором вырос и который всю жизнь считал своим. Но потом, внимательно оглядевшись, заметил, что, как и снаружи, здесь многое обветшало. Было заметно, что дом знавал лучшие дни.
Сняв свой передник с деревянного колышка, прибитого на кухонной стене, Кэти надела его и завязала его ленты бантом на тонкой талии.
Господи! Она была до того хороша, что он готов был ее съесть.
Одарив Трэвиса еще одним кратким взглядом, она направилась к плите, взяла кофейник и отнесла его к раковине. Солнце бросало косые лучи в окно, золотя ее рыжие волосы, высекая из них искры и окрашивая их в цвет жаркого огня, пылающего в камине в холодную ночь. Она выплеснула в раковину холодный кофе, налила в кофейник свежую колодезную воду и продолжала говорить, повысив голос, чтобы его не заглушал шум льющейся воды.
— До того как ты «умер», весь город был возбужден известием о том, что у меня будет ребенок. — Она коротко и безрадостно рассмеялась. — Все говорили о том, как ты обрадуешься, узнав, что станешь отцом.
И снова внутри у Трэвиса все сжалось от боли и раскаяния.
— И я переселилась сюда. — Кэти отпустила ручку насоса, и на минуту снова воцарилась тишина, потому что и ее голос умолк тоже. — Я подумала, что если ты вернешься, то прежде всего прибежишь сюда.
«Ты была не права», — подумал Трэвис, бессильно сжимая руки в кулаки. Он побежал бы к ней, прямо к ней. Как и сделал это сегодня.
— Но, как я уже сказала, когда прошло три месяца, а вестей от тебя все не было, я решила, что ты не вернешься.
— Кэти…
Она покачала головой, подошла к плите и насыпала в кофейник кофе. Слегка дрожащими руками она снова водрузила кофейник на плиту. Потом посмотрела на Трэвиса. Он стоял на чисто выметенном полу, заложив руки в карманы и широко расставив ноги.
— И тогда пришла «телеграмма», в которой сообщалось о моей смерти?
Она твердо встретила его взгляд.
— Да. Я предпочла остаться уважаемой вдовой, а не беременной брошенной невестой.
Трэвис подумал, что не смеет осуждать ее. Он смотрел, как она наклоняется, чтобы подбросить топлива и разжечь печку. Жадный треск пламени, лизнувшего дрова, наполнил кухню.
Трэвис долго молчал, прежде чем услышал собственный голос:
— Как же ты ухитрилась похоронить меня без гроба и трупа?
Кэти выпрямилась и скупо улыбнулась:
— О, твой надгробный камень — всего лишь памятник. Мы тебя не хоронили как положено.
«Все-таки некоторое утешение», — подумал он мрачно.
— После несчастного случая на лесопилке от тебя почти ничего не осталось, и хоронить было нечего.