Возвращенная публицистика. Кн. 1. 1900—1917 - страница 7
.
Значительно усиливают воздействие на читателя и надолго запоминающиеся образы, как, например, образ вампира-капитала в статье И. И. Скворцова-Степанова «К юзовской катастрофе». Пока существует капитал, будут и жертвы капитала — такова главная мысль его выступления, и чтобы показать это как можно убедительнее, он использует такое образное сравнение: «Про одно животное, похожее на летучую мышь, про вампира, рассказывают, что по ночам оно влетает в раскрытые окна, садится на грудь спящих и высасывает их кровь... Все эти рассказы возводят на вампира напраслину. Но если под вампиром они разумеют капитал, то это — сущая правда. Капитал кормится кровью рабочих»[39].
Образность, экспрессивность, действенность рассматриваемой публицистике придавали и усиливавшие основную мысль выступления повторы. «Царское правительство, — особо подчеркивается в статье Бухарина «Клеветники» — знало, что делало, когда оно посылало своих слуг в лагерь революционеров, чтобы разбить их организации, чтобы выловить всех дельных людей, чтобы задушить грядущую революцию»[40]. Тот же прием использует Каменев, воспроизводя картину наступления реакции: «Введя военно-полевые суды, поставив тысячи виселиц, превратив суд в застенок, сослав на каторгу социал-демократических депутатов, отдав население на поток и разграбление местным сатрапам, «облаченным» чрезвычайными «полномочиями», ограбив права у рабочих и отдав деревню кулакам и стражникам, контрреволюция полагала, что тем самым она раз навсегда положила предел революционному движению»[41].
Часто прием усилительных повторов встречается в отличавшейся эмоциональностью публицистике Г. Е. Зиновьева: «В дни всеобщего холопства, в дни бешеного разгула шовинизма, в дни, когда шовинизм грозит стать всеобщим даже среди социалистов, в дни, когда такие люди, как Карл Каутский, «теоретически» оправдывают «социалистический» шовинизм Зюдекумов и Гаазе, когда Жюль Гэд сидит в министерстве рядом с Мильераном, а Плеханов защищает франко-русский союз и для борьбы с германским милитаризмом апеллирует к «культуре» русских казаков и Николая Романова — в такие дни все, что осталось верно социализму, должно поднять свой голос протеста»[42].
Нельзя не отметить, что, стремясь писать как можно ярче, публицисты нередко добивались даже зрительного восприятия тех или иных описываемых событий. Вот как начинает статью о V (Лондонском) съезде Л. Каменев: «Есть в России распространенная игра: на землю, вытянув перед собой ноги, садятся двое «борцов», подошвы их соприкасаются, и, схватившись за руки, они всячески стараются перетянуть друг друга. Эти борцы встают передо мной всякий раз, когда я пытаюсь восстановить перед собой общую картину последнего, пятого по счету, съезда р.с.-д.р.п.»[43]. Эти борцы помогают и читателю так же ярко представить соотношение сил на съезде, проходившем под знаком критики при равном представительстве большевиков и меньшевиков. Достигает зрительного восприятия и заключение статьи К. Каутского «Славяне и революция»: «В 1848 г. славяне были трескучим морозом, который побил цветы народной весны. Быть может, теперь им суждено быть той бурей, которая взломает лед реакции и неудержимо принесет с собою новую счастливую весну для народов»[44].
Оценивая публицистику в условиях возрождения социализма, мы не можем не выделить особо того, что еще в самом начале XX столетия появлялись произведения, в которых пророчески звучало предостережение от чрезмерной опасности насаждения в партии антидемократических методов руководства. Наиболее образно это было сказано Г. В. Плехановым в статье «Централизм или бонапартизм?». Словно предвидя сталинскую диктатуру, он писал, что если ЦК превратит партию в покорное себе большинство, то у нас осуществится «идеал персидского шаха». «...Если бы наша партия в самом деле наградила себя такой организацией, то в ее рядах очень скоро не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов: в ней остались бы лишь лягушки, получившие, наконец, желанного царя, да Центральный Журавль, беспрепятственно глотающий этих лягушек одна за другою»