Впервые в Библии - страница 4

Так или иначе, но в той же фразе, где Бог требует принести ему в жертву Исаака, в Библии впервые появляется слово «любовь». Ее упоминание заслонено ужасом жертвоприношения, она почти не заметна, но это не причина игнорировать ее присутствие. Она появилась, и, кроме того, что это именно любовь отца к сыну, есть в ней еще одна любопытная особенность: она появляется не в словах рассказчика и не в словах Авраама. Не Авраам говорит Исааку, что любит его, и не автор рассказывает читателю, что Авраам любит сына, а Бог говорит об этом Аврааму, как будто сообщая об этой первой любви не только нам, но и самому «первому любящему».

В сущности, Бог возвращается здесь к Своему замечательному занятию времен Сотворенья — давать имена. Это хорошо и это полезно — для всех, кто с давних и до нынешних дней вопрошает: «А что это такое — любовь?» По моему скромному мнению, такой вопрос свидетельствует о кокетстве. Что такое любовь, понимают все, особенно когда она заполняет сердце, а также, когда ее в сердце недостает. Я осмелюсь предположить, что даже Бялик[7], хотя и вопрошал: «Что такое любовь?» — тоже способен был распознать ее, когда она приходила к нему и когда уходила, хотя он и затруднялся выразить свой ответ в словах.

Хорошо, что Богу нравилось такое занятие — давать имена. В силу этого Он и любви дает имя уже при первом ее появлении. Бог назвал свет «днем», а тьму — «ночью», и суше дал имя «земля», а собраниям вод — «моря», и своду над нами — «небо», а вот это, Авраам, это чувство, которое ты испытываешь к своему сыну, называется «любовь». А сейчас, после того как Я дал твоей любви имя, возьми своего сына, которого любишь, и принеси его Мне в жертву всесожжения.

И вот так начинается первый библейский рассказ о любви: «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собой двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог».

Любящий отец старателен и прилежен. Работа успокаивает его, дает душевный покой и утешение. Он появляется на сцене первым, ибо он — главный герой и к тому же только он знает, куда и зачем они пойдут. Вслед за ним упоминаются осел и два отрока, его слуги, и все трое не знают ничего, кроме своих обязанностей — нести и служить. После них появляется Исаак, второй герой рассказа, который тоже не знает правды, а под конец возникает и все необходимое для предстоящего действа: дрова для всесожжения — безмолвные, возбуждающие удивление и тревогу поленья, к которым позже присоединятся огниво и нож для убоя. Как мы помним, в заключение Бог пошлет еще агнца и ангела, которые, по Его мнению, решат все проблемы, но на самом деле породят другие трудности, которые никоим образом не будут устранены.

А что же Сарра? Где она? Понимает ли, о чем речь? Попрощалась ли с сыном? Похоже, что нет. Сарра уже показала в прошлом, что умеет навязать свою волю Аврааму и даже способна усомниться в словах самого Господа. И если она молчит, то это молчание свидетельствует о том, что она ничего не знает. Авраам, очевидно, придумал для нее какую-то отговорку, и даже ей, в свое время принудившей мужа выгнать сына-первенца в безводную пустыню, не может прийти в голову такая чудовищная мысль, что на сей раз речь идет о принесении в жертву их общего сына.

Три дня шли они вместе, любящий отец и любимый сын, и не обменялись ни единым словом. На третий день Авраам увидел место жертвоприношения и велел отрокам подождать с ослом. «Я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам», — добавил он.

Авраам здесь лжет дважды. Он говорит о поклонении Богу, а не о жертвоприношении Ему, и он говорит о возвращении во множественном числе — своем и сына. Заговори он сейчас о жертвоприношении, отроки наверняка обратились бы к нему с тем же вопросом, который задаст ему потом Исаак: «Где же агнец для всесожжения?» А скажи он «возвращусь», а не «возвратимся», слуги поняли бы, что с Исааком что-то должно случиться. Кто знает, может быть, именно это он сказал и Сарре: «Ты тут займись чем-нибудь, а мы с Исааком пойдем поклониться Богу. Пойдем и вернемся, не волнуйся, Сарра».