Врач без комплексов - страница 16

– Ну, вот, это Валера из детского дома, приехал ко мне в гости, а у меня работа, так что катается вместе со мной, – развела руками девушка, улыбнувшись.

Но Володя вдруг остановился и, повернувшись к машине спиной, строго взглянул Жене в глаза.

– Ты что, его специально приглашала?

– Нет, – покачала головой журналистка. – Ну, точнее, я говорила ребятам, если что, обращайтесь и визитку оставляла, ну вот он и приехал.

– То есть взял и вот так просто свалился тебе на голову? – уточнил Володя.

– Ну, да. А что такого? – растерянно нахмурилась Женька, не понимая, о чем речь.

– Женя, ты понимаешь, что так поступать нельзя? – по-прежнему строго глядя на нее, спросил Володя.

– Как?

– Так. Помнишь, что писал кто-то из классиков? «Мы в ответе за тех, кого приручили». Если ты позволишь ему вот так запросто вторгаться в твою личную жизнь, то завтра он начнет уже требовать твоего внимания, именно требовать, и ты уже не сможешь так просто прервать эти отношения. А дальше? Чего ему захочется дальше, ты подумала?

– Чего? – испуганно спросила Женька.

– Того. Чтобы ты его усыновила. И когда ты откажешься, он обидится на всю жизнь, и для него это станет очередной трагедией. Да и для тебя тоже. К чему приведет подобная ситуация, предсказать сложно. Он подросток с неустойчивой психикой, к тому же детдомовский, ранимый, психологически незащищенный, гиперобидчивый, – выговаривал ей, как бестолковой ученице, Володя.

– Володя, – укоризненно улыбнулась Женька, – да мы просто с ним друзья. Какое усыновление? Да и кто мне позволит? Я наверняка не соответствую ни одному требованию.

– Друзья? – скептически переспросил Володя. – Такие дети очень привязчивы.

– Скажи уж сразу, навязчивы, – отчего-то обиделась девушка, но жених пропустил ее замечание мимо уха.

– Тебе стоит сегодня же объяснить ему, что он больше не должен вот так к тебе являться и что ты ему не подружка.

– Почему? – упрямым тоном спросила Женя.

– Потому что я тебе все уже объяснил. Для твоего же, да, собственно, и его блага. А пока что ты ведешь себя легкомысленно и безответственно, как ребенок. Можно и правда подумать, что вы приятели, – усмехнулся Володя.

– Ну, знаешь! – возмущенно фыркнула Женя, и они уже без всяких объятий двинулись к машине.

Обед прошел отвратительно. Володя пытался «строить» Валерку, тот огрызался и дулся, понимая, что не нравится Володе, Женька пыталась их разводить по углам, уводя беседу в нейтральное русло, но выходило только хуже. В итоге Володя, не дожидаясь счета, поднялся, сославшись на кучу важных дел, оставил на столе деньги и вернулся в офис на такси, грозно пообещав вечером заехать. Валера ему вслед показал средний чумазый палец с обгрызенным ногтем. Женя устало выдохнула. О гадине в пестрых лосинах она уже забыла.

Рассчитавшись с официанткой, Женя еще некоторое время молча сидела за столом и пыталась сообразить, какие дела у нее остались на сегодня, и с удивлением поняла, что ничего важного на этот день больше не запланировано. Ехать в редакцию и получать нагоняй от Труппа не хотелось, а потому, взглянув на замершего в ожидании Валерку, предложила:

– А знаешь, поехали домой. Только по пути на минутку в одно место заскочим.

– Здрасте, Петр Леонидович. Я на секунду, – заглядывая в кабинет к майору, с порога успокоила Женя. – Как там дело моей подруги, нашли убийцу?

– Нашли. Тепленьким взяли, – буркнул майор, ковырявшийся в каких-то бумажках. – Точнее, холодненьким.

– В каком смысле?

– Наркоман этот, едва твою подругу пырнул ножичком, тут же за дозой помчался, ну и перестарался на радостях. Умер он от передоза. Мы его тело часа через четыре обнаружили, после того как он коньки откинул. Так-то.

– И все? – как-то растерянно протянула Женя. И это итог двух жизней?

– А ты что хотела? Полный трагических подробностей сюжетец для своей передачки? – сердито огрызнулся майор. Но Женя на него не обиделась. На майора обижаться было глупо и бессмысленно, потому как плохое настроение и злая язвительность были неотъемлемой частью его натуры. Натуры на самом деле не такой уж скверной, но, видно, майор привык маскироваться, и теперь уже было не разобрать, где его истинное «я», а где напускное.