Враг народа. Воспоминания художника - страница 4

Общежитие святых, мучеников и проказников.

Эти персонажи жили с бабушкой постоянно, сопровождая ее в гости, в лес, в поезде, на базар.

Сокровенные изменения природы один к одному совпадали с ее обширным календарем. Жизнь на «двориках» не замирала ни трескучей зимой, ни жарким летом, ни весенней распутицей, ни в осеннюю непогоду.

Жизнь начиналась с петушиного «кукареку» и первой молитвы «от сна восстав».

Лес пузачей не любит, абрамовцы все худые и мосластые. Очутившись в глуши, среди зверья, святых и комаров, бабушка не растерялась, а стала расчетливой и суровой хозяйкой обширной усадьбы.

Старшего из пяти выживших, Василия (1905), я не помню. Он погиб в сорок пятом, защищая какого-то начальника от немецкой пули. Второй была мать (1910), третьей Нюра (1913), четвертая Саша (1915) и пятый Ваня (1919), будущий писатель.

Мять родилась 20 марта по старому стилю и помнит себя с грех лет.

Помню, мне подарили куклу с фаянсовой головой, голубыми глазами и черными локонами. Назвала я ее Аленушкой и спрятала в сундук, чтоб не утащил Домовой.

Вскоре ей подарили и братца Иванушку в черных атласных шароварах и русской расписной рубахе.

Мы в 1913 году, когда воюют на Балканах и никому не известный «литератор» Ленин бродит по швейцарским Альпам, Максим Горький загорает на Капри, а террорист Игнат Фокин гниет в тюрьме, в Киеве судят еврея Бейлиса и дом Романовых справляет свое трехсотлетие.

О Господи, Царица Небесная!

Вот — Она! Плотно укутанная в коричневый армяк (мафорий?) с золотой каймой, голубой хитон с красной оторочкой, восседает на красном как жар троне с Предвечным годовалым Младенцем.

Неопалимая Купина!..

…Великий пост, Герасим Грачевник грачей пригнал. С крыш потекло. Веселая святая Пасха апреля (1913) после длинного сыропуста в пятьдесят дней. Весна-красна!

«Христос воскресе! Воистину воскресе!»

Поем три раза: Христос воскресе из мертвых, смерть на смерть наступи и гробным живот дарова!

Красивую творожную «пасху» в виде пирамиды, сдобный кулич с миндалем и ярко крашенные яйца в молодом овсе освящали накануне в церкви Святой Троицы в селе Верхополье. Разговлялись рано утром, под пение «Отче наш», обедали с томленой бараниной и ехали на погост.

— У нас было три выездных жеребца, конь коня лучше! — вспоминает мать. — Весь свет изойди, нигде таких не найдешь!

Погост — тризна — «клуб».

На верхопольском погосте собирались абрамовские, леонтьевские семьи, монастырские и Пашковские мужики окрестных деревень — Фроловка, Трыковка, Юрасово. Люди год не виделись. Под пышными вязами, у крестов у каждого свой стол и лавка. Водка, поминки, плач, смех, объятия. Горы крашеных, пестрых яиц и сдобных плюшек. Возвращаясь домой, тятя Василий Егорович заезжал в острог и под крики «Воистину воскресе!» раздавал гостинцы арестантам.

Царское время матери — это мир Красной Шапочки, сказочное детство в лесу, ослепительное счастье, до краев залитое природой.

— Дедушка Егор жил в чаще леса, под тремя огромными дубами, а вокруг изгородь из орешника.

Как будто братья Гримм, а не мать жили на Абрамовом Дворе.

Мать не боялась леса, волков и колдунов. Единственный и самый главный колдун и кудесник — дедушка Егор, охранник лесных богатств.

«Не только собаки да ястреба да сокола верой-правдой ему служили, но и лисицы, и зайцы, и всякие звери, и птицы свою дань приносили, кто чем мастерил, тот ему и служил: лисица хитростью, заяц прыткостью, орел крылом, ворон клювом».

Копия, писанная маслом с картины Константина Маковского «Дети, бегущие от грозы» всегда висела у матери на стене. На мой вопрос: почему именно она, мать отвечала:

— Так это же я с братцем Иванушкой на закорках!

Майский день, первый весенний гром и щедрый ливень. Лес щебечет и наливается густой зеленью. Сильный запах черемухи.

Троицын день — престольный праздник Верхополья.

Церковь во имя Пресвятой Троицы стояла за лесом в семи верстах от «двориков».

Не очень старое и малохудожественное сооружение, но когда там служба и праздник, мать смотрела на расписной купол, где летали крылатые головастики, серафимы и херувимы.

За хронологию я не ручаюсь. Ушедшего, материнского детства я не знал и пишу с ее слов, прихватившей то сказочное время.