Врата джихада - страница 16
Тасмина была одержима конспирацией, хотя мало что знала о практической стороне агентурных мероприятий. Работа на Ксана представлялась ей занимательной игрой, о последствиях которой молодая женщина не задумывалась. Разгадать придуманный ею ребус было не сложно. Скорее всего, речь шла о времени встречи. Первая цифра — «пять», но сейчас уже за полночь, а вот единица. Час ночи, похоже на правду.
Он вышел на улицу, огляделся. Вокруг никого, если не считать охранника, который со скучающим видом подпирал стену казармы. Форма оливкового цвета, берет с кокардой,широкий брезентовый пояс, на пузе — «калашников» с укороченным стволом. Странно, у парня лейтенантские погоны;обычно на часах стоят рядовые или сержанты. Услышав привычное «ассалям алейкум», Ксан брякнул наобум: «Где тут у вас номер «пятый»»? К его изумлению лейтенант невозмутимо выпятил подбородок в сторону нескольких крупных сооружений, силуэты которых почти сливались с черным небом. Секунду подумав, Ксан зашагал в указанном направлении. Под ногами скрипел песок, тонким слоем покрывавший асфальтовые дорожки. При ближайшем рассмотрении сооружения оказались самолетными ангарами.
Услышав позади шорох, Ксан обернулся. Его догонял лейтенант — бежал, забросив автомат за спину, громко фыркал,сплевывая песок, попадавший в носоглотку.
— Одному нельзя, сэр! — лейтенант отдышался и миролюбиво улыбнулся. — Я провожу, сэр.
—Провожай, — буркнул Ксан, и они вдвоем подошли к ангару, на котором красовалась цифра «пять». Завернули за угол, здесь было совсем темно.
—Сюда, сэр. — Лейтенант открыл узкую дверь и почтительно застыл, покрепче сжимая «калашников».
Ксан внезапно почувствовал опасность и невольно сделал шаг в сторону. В этот момент в темном проеме появилась ладная фигурка, и мелодичный голос произнес:
—Смелее, вы же не робкого десятка. Не разочаровывайте доверчивую женщину.
Ксан не стал делать вид, будто давно обо всем догадался.Хлопнул себя по бедрам и тихо рассмеялся.
Они вошли внутрь. Тасмина щелкнула выключателем, сороковаттная лампочка осветила угол просторного помещения. Стол, несколько стульев, стальной сейф, часы, показывавшие пять минут второго. Центральная часть ангара тонула в полумраке, в котором вырисовывались контуры самолета.
—Учебный «Мушак», — пояснила Тасмина. «Мушаком» назывался тренировочный самолет пакистанского производства. — Кстати, — она положила руку на плечо лейтенанту, — это мой жених Рашид Усмани. Летчик-истребитель, на«ты» с «Ф-16» и «Миражами».
Ксан был ошарашен. Поборница женской свободы, которая презирает священные узы брака и непринужденно тасует колоду своих ухажеров, выходит замуж! Он прислонился к стене из гофрированного металла, вытер пот со лба, достал сигарету.
Рашид смущенно улыбался.
«Еще скалится», — раздраженно подумал Ксанец.
— Не беспокойся. Он в курсе и готов помочь.
«Безумное увлечение конспирацией сочетается в ней с безалаберностью и наивностью. Каждый новый человек должен тщательно проверяться, каждый новый человек — это. »
—Не хмурься, — попросила Тасмина. — Без Рашида я не смогла бы организовать нашу встречу.
Лейтенант выудил из кармана пачку крепчайших «Голденлив», чиркнул спичкой.
— «Хатф» будет передаваться этой ночью.
Деревня Билья Мина находилась в небольшом оазисе, в пятидесяти километрах от базы ВВС. У Рашида Усмани имелись наготове пропуска, впрочем, их никто не останавливал.Ксан держал наготове видеокамеру с «телевиком». Помешать отправке ракеты вряд ли удалось бы, такая задача не ставилась. Главным было сделать адекватную запись, чтобы после использовать полученные материалы.
В Билья Мине проживали несколько сот человек, в третьем часу утра все они крепко спали, одурев от дневной жары. Лишь один пастух поднялся спозаранку и гнал стадо овец к находившейся неподалеку горной гряде. Там, наверху, было прохладнее, и он торопился добраться до пастбищ. Скользнув равнодушным взглядом по армейскому джипу с тремя седоками, пастух не проявил ни малейшего желания остановиться и затеять разговор (от чего не удержались бы его словоохотливые соотечественники из равнинных провинций — Пенджаба и Синда).Здесь считалось дурным тоном интересоваться чужим делами.