Времена года - страница 13

Еще появился какой-то серый слоник, пробежала уховертка, на белой стене застыл сенокосец, распластав в стороны длинные ноги. В общем, жарко разогретая печь разбудила всех крошечных обитателей лесной избушки, и мне порою казалось самому, будто закончилась зима, лес очнулся от зимнего покоя и наполнился весенними запахами и шорохами.

Потом в бревенчатой стене рядом с печкой послышалось тихое, но отчетливое тиканье часов, и я пожалел, что сразу открыл своим изумленным спутникам секрет необычного звука. Это очнулся маленький жук-точильщик в своих ходах, проделанных в древесине, и стал ловко постукивать головою о дерево, сигнализируя таким же, как и он, жучкам, что мол «наступила весна, я здесь, проснулся, не пора ли нам всем выбираться из своих темниц, встретиться». В давние времена проделки таких жуков в западно-европейских странах называли «часами смерти» и верили, что там, где в дереве кто-то начинает таинственно тикать, кто-то должен обязательно умереть. Кто знает, быть может, немало людей, страдающих суевериями и мнительностью из-за ни в чем не повинных жучков-точильщиков, прежде времени отправлялись в потусторонний мир.

С интересом мы поглядывали вокруг себя, ожидая новых наших сожителей, и когда раздались звуки, похожие на стрекотание, все бросились на поиски таинственного музыканта. А он, такой осторожный, не желал объявляться, где-то спрятался и продолжал свою бесхитростную песенку. Временами казалось, будто он затаивался на столе среди посуды и свертков с продуктами, иногда же будто его песня неслась из-под стола или даже из дальнего угла домика. С карманными фонариками в руках мы ползали по полу, сталкиваясь лбами. Иногда кто-нибудь вскрикивал: «Да тише вы! Вот он, кажется, здесь!» И тогда все застывали в различных позах, затаив дыхание, боясь пошевелиться и прислушиваясь. Но музыкант будто издевался над нами. Мне он представлялся то необычным кузнечиком, то странной кобылкой, то особенной цикадкой.

Трудно сказать, сколько бы времени продолжались наши поиски (желание открыть незнакомца было так велико), если бы случайно моя голова не оказалась рядом с керосиновой лампой. Тихое и мерное стрекотание шло из ее головки, и в такт ему едва заметно вздрагивало пламя. Здесь, очевидно, воздух проникал толчками в ее резервуар, то ли наоборот, выходил наружу.

Неожиданное открытие музыкальных способностей керосиновой лампы всех развеселило. Время же, как оно незаметно пролетело! Давно пора спать. Наконец все угомонились, забрались в спальные мешки. Наступила тишина, такая непривычная для жителей города. В печке угасло пламя, небольшой желтый лучик, просвечивая через щелку ее дверки, слегка вздрагивая, метался по стене. Иногда сонно гудела муха. Через окно сияло темной синевой небо с яркими звездами. Потом на белой стенке появился светлый луч луны…

Ночью я проснулся от легкого стука в окошко. Домик нагрелся, стало жарко. Прислушался. Нет, не почудилось. Осторожный стук настойчиво повторился. В такт ему позвякивало оконное стекло. Неужели что-то случилось, и меня, не желая будить остальных, вызывал к себе егерь. Сон мгновенно сняло будто рукой, я мигом выбрался из спального мешка, оделся. За окном никого не было. В лунном свете сияли чистые синие снега, темнел лес, молчаливый и застывший. И когда стук раздался совсем над моей головой, я увидал неожиданное: в окошко настойчиво билась своей большой круглой головкой стрекоза-стрелка, желая лететь навстречу луне, очевидно, приняв ее за весеннее солнце. Мне вспомнилось стихотворение поэта-натуралиста Ю. Линника: «Стук в окно. Испуг со сна. Кто метнулся у окна? Это бабочка-ночница. Это совка. Жаль, она не успела научиться понимать, что здесь стекло темный воздух рассекло. Словно твердая граница.»

На следующий день почти не было насекомых. Многих вынесли в сени, другие сами покинули теплый домик…