Время банкетов - страница 22

При конституционной монархии, то есть до 1848 года, парламентская сессия длилась обычно от четырех до семи месяцев. Открывалась она в конце осени или в начале зимы с обсуждения адреса государю и голосования за него, а заканчивалась в начале лета после голосования за бюджет. Этот ритм более или менее совпадал с расписанием светской жизни: известно, что парижские нотабли покидали город и уезжали в свои замки, поместья или просто дома в провинции в конце весны, а возвращались только к осени[60]. Студенты из провинции, учившиеся в Париже, на лето возвращались к родителям. Поскольку город пустел, большие театры делали перерыв в представлениях, интеллектуальная и политическая жизнь затухала, и даже журналы с трудом отыскивали подписчиков и авторов. Поэтому совершенно логично, что избиратели и, как тогда говорили, простые граждане из департаментов выбирали этот период для того, чтобы устроить празднество в честь своего депутата, чаще всего сразу после его возращения домой или накануне его отъезда в Париж. Напротив, в Париже в этот парламентский мертвый сезон устраивать банкеты не имело смысла, разве что парижский депутат и его самые влиятельные избиратели остались бы на лето в столице, но такой случай был крайне маловероятен. По правде говоря, график парижских банкетов был еще более жестким, чем расписание банкетов провинциальных, так как считалось, что представитель нации должен действовать в парламенте свободно, полагаясь только на собственное разумение, и любой банкет, устроенный в его честь во время парламентской сессии, рисковал показаться косвенным давлением на его позицию, а следовательно, поставить под подозрение его порядочность. Пока сессия не подошла к концу, пока в палате еще обсуждались важные вопросы, не могло идти речи о том, чтобы чествовать депутатов: ведь они еще не полностью доказали верность своему мандату, да и не смогли бы принять приглашение на банкет в свою честь; именно поэтому банкет на улице Горы Фавор 5 февраля 1820 года прошел практически без участия либеральных депутатов. А между тем поводом для него послужила годовщина принятия закона Лене о выборах[61], который эти депутаты старались защитить в палате от министерства, решившегося его ограничить; тем не менее они сочли бы, что порочат свое членство в палате, если бы приняли приглашение на банкет, устроенный простыми гражданами[62]. А по окончании сессии времени для банкетов оставалось очень мало: Лафайет стремился как можно скорее вернуться в свое поместье Лагранж (в департаменте Сена и Марна), Казимир Перье – в свои земли в департаменте Об, Вуайе д’Аржансон – в свое поместье «Вязы» в департаменте Вьенна или на свой металлургический завод Обербрюк в Эльзасе… Поэтому нужно было торопиться, тем более что устроители банкета хотели чествовать не только столичных либеральных депутатов, но и некоторых представителей департаментов, испытывавших вполне законное желание поскорее возвратиться к своим семьям, друзьям и избирателям.

Банкеты в честь либеральных депутатов после сессии следовало считать выражением признательности. «Мы с вами трудимся безвозмездно. Единственной наградой нам служит выражение общественного мнения; но мы должны вести себя в этом отношении особенно щепетильно»[63], – утверждал Вуайе д’Аржансон в ответном письме к мэру Шательро, стремившемуся изобразить как нечто совершенно незначительное банкет, который жители подведомственного ему города, к его великому неудовольствию, устроили в честь либерального депутата. Так же как и мэр, но в гораздо большей степени, чем он, депутат бесплатно тратил силы, время, состояние; напомним, что до 1848 года парламентарии не получали никакого вознаграждения, а мандат обходился довольно дорого, поскольку депутату приходилось от пяти до семи месяцев проживать в Париже. Приличное жилье в столице стоило больших денег, а работа в палате практически полностью отнимала у депутата, особенно провинциала, возможность заниматься собственным делом. Это обстоятельство, между прочим, было одним из аргументов в пользу введения достаточно высокого ценза для избираемых, что в эпоху Реставрации сводило число потенциальных депутатов примерно до двадцати тысяч. Депутаты Вуайе д’Аржансон, Шовлен, Эрну, Биньон, Дюпон из Эра много сделали для королевской власти, но, будучи «независимыми», скорее всего, очень мало от нее получили: следовательно, вознаградить их своей признательностью предстояло избирателям. Между тем если люди первой половины XIX века это только предчувствовали, то мы, изучающие эти явления почти два века спустя, знаем это точно со времен Марселя Мосса: всякий дар обязывает и требует ответного дара.