Время безмолвия - страница 32
– Прости, что обидела тебя, – слова вырвались сами собой.
Его взгляд потемнел.
– Как ты можешь просить прощение, если ни хрена не помнишь, что натворила?
– Потому что и так видно, что я причинила тебе боль. И очевидно, я не единственная, кто сделал это. У тебя, похоже, было трудное детство.
– Я не собираюсь рассказывать тебе о своих родителях.
– Тогда расскажи о моих, – попросила она, меняя тему в нужное русло, что могло бы открыть дверь в ее прошлое.
– Я ничего не знаю о твоей семье. Ты сказала, родители умерли, что они погибли в автомобильной катастрофе, а ты жила с бабушкой в Бостоне, но я ничего не смог на нее найти… или тебя. Поэтому это все было ложью.
Она снова вдохнула. Казалось, каждый вопрос, который она задавала, заканчивался тупиком.
– Ты уверен, что я больше ничего не рассказывала о родителях? Ну, где мы жили или как они выглядели, или чем они занимались?
– Ты говорила, что скучаешь по просмотру старых мюзиклов и фильмов вместе с твоей мамой. Я думаю, она была мама-домохозяйка. Ты никогда не упоминала род ее деятельности или работу. Похоже, когда ты была маленькой, мама частенько водила тебя в кинотеатр по вечерам, где…
– …где фильмы стоили всего лишь доллар, – закончила она предложение, и волнение расползлось по ее венам. – Я помню этот кинотеатр. Он – один из тех огромных старомодных кинотеатров. Мы всегда сидели на балконе в первом ряду, и я клала свои ноги на парапет. Странно, что я вспомнила только это и ничего больше.
– Может, ты вспомнила кинотеатр, потому что не почувствовала страха. Но что-то ужасает тебя. Должна быть причина, почему твой мозг блокирует твои воспоминания.
– Ты думаешь из-за этого?
– А ты тогда что думаешь? – возразил он.
– Я потерялась в собственной голове, и это странно. Будто ты мне рассказываешь историю о ком-то, кого я не знаю. Что-то из того, что ты говоришь, чувствуется правильным, но многое – нет. Я пытаюсь положиться на собственные инстинкты, но ощущаю, словно бреду по минному полю.
– Потому что ты смешала ложь и правду, Сара, поэтому ничего и не вырисовывается. Ты должна попробовать уснуть. Возможно, когда ты проснешься, ты поймешь, кто ты есть. И мы сможем вернуть Кейтлин.
– Какой я была с Кейтлин?
Он прочистил горло.
– Хорошей. Ты была очень доброй, – грубо ответил он. – Вас двоих невозможно было разъединить с того самого момента, как я перерезал пуповину и вручил ее тебе.
– Ты перерезал пуповину? – повторила она. Этот нежный образ не шел ни в какое сравнение с жестким человеком, сидящим перед ней.
– Да. Я был рядом все те четырнадцать часов, пока ты рожала. И когда Кейтлин появилась на свет, моя жизнь изменилась. – Его взгляд задержался на ее лице. – Самый лучший момент в моей жизни. Худший, когда пришло осознание, что ты забрала Кейтлин и бросила меня. – Он вскочил на ноги. – Пойду прогуляюсь.
– Джейк…
– Что?
– Мы действительно любили друг друга?
Он остановился у двери.
– Когда вернешь себе память, тогда и узнаешь ответ.
* * *
– Она в новостях, – произнес Шейн Холлис, произошел выброс адреналина, пока он выключал телевизор в своем номере в мотеле. Он не ожидал, что она обратиться к общественности. Это все меняло, и теперь добраться до нее будет сложнее. – Она в этих чертовых новостях, – повторил он.
Молчание на другом конце провода беспокоило его. Он уже провалился несколько раз. Он знал, у него остался лишь один единственный шанс все исправить. Если он ее не убьет, то его жизни придет конец.
Было время, когда они были равны, братья – или так он думал. Но то, что начиналось как игра в юности, превратилась в нечто, что он себе и представить не мог. Он уставился на татуировку на запястье, все еще помня тот день, когда они их накололи. Тигр олицетворял ярость, власть, лояльность, братство. В то время он не понимал, что это также означает убийство.
Теперь он слишком увяз во всем этом, и выхода не было. Ценой за принадлежность к элитному классу была кровь на руках, которую никогда не отмыть. Теперь он мог только продолжать то, что началось несколько лет назад.
– Я разочарован в тебе, – ответил мужчина. – После всего, что я сделал для тебя.