Время «Ч» - страница 26
С Лариным они познакомились на Кавказе. В то время лазать по горам было модно — вот Коля и подался в альпинисты. Все ему давалось легко… Техника у Белова была прекрасная, но какая-то показная, пижонская. Наверное, за это въедливый Ларин и не любил его… Сам Сергей на склоне работал старательно, с сопением, словно пахал целину. Для него главное было не забраться на вершину и сфотографироваться, а что-то другое… Что именно — Белов не понимал. И поэтому после двух-трех совместных восхождений Николай старался не попадать в общую связку с Лариным. Своим сопением он его раздражал…
Прибыв в отряд, Белов скоро узнал, что бывший курсант пограничного училища, серьезный товарищ Ларин служит на одной из застав. Несколько раз они говорили по телефону, но желания встретиться не было.
Капитан Пахомов выжал все — из себя и из машины. По дороге он два раза менял скаты, но тем не менее уложился в отведенный приказом срок.
Автомобиль влетел во двор заставы, фыркнул, заглох — от двигателя валил пар.
— Приехали… — опустошенно сказал Пахомов, лег на сиденье и тут же заснул.
Белов вышел из кабины. Часовой подбежал к нему, отдал честь, торопливо сказал:
— Товарищ лейтенант, вас ждут в канцелярии.
Николай направился к темному крыльцу, споткнулся о ступеньку, чертыхнулся.
Дежурный, худощавый высокий сержант со строгим, напряженным лицом, быстро провел его по коридору, открыл перед ним дверь.
Ларин, освещенный яркой лампой, стоял в центре комнаты. Он был в штормовом костюме, на ногах — мягкие ботинки из прочной прожиренной юфти, подбитые стальной оковкой — триконями. Николай мельком глянул в сторону — в углу лежали ледорубы, рюкзаки, бухта основной веревки, репшнур с карабином, связки крючьев.
— Здравствуй, Сережа, — наконец сказал он.
— Здравствуй, Коля… Давай сразу договоримся. Мы в армии: с этой секунды я для вас старший лейтенант Ларин, вы для меня — лейтенант Белов.
— В горах все равны. Ты что, забыл?
— Мы с вами идем не просто в горы, мы идем на боевое задание…
6
Как стремительно меняется погода в горах! Кончилась гроза, и сразу навалился туман — тяжелый, плотный. Даже хваленые заморские «скафандры» мгновенно покрылись ледяной коркой, звонко хрустели при каждом движении.
«Этого еще не хватало», — зло подумал Кадыр-хан.
Они очутились в море мутного шевелящегося дыма. Все утонуло в нем — и горы, и небо, и камни под ногами.
— Как теперь быть, саиб? — взволнованно спросил Гафар.
— Надо переждать.
Они нащупали руками скальный выступ, уселись, прижавшись друг к другу. Кадыр-хан сразу захрапел, провалившись в сон. А Гафар пялил глаза в темноту и все думал, думал о своей жизни, и взывал к богу, и мечтал о скорой встрече с ним:
«Во имя аллаха милостивого, милосердного! Хвала аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых ты облагодетельствовал, — не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших».
…Он учился в школе богословов, когда что-то произошло в благословенном Кабуле. Толпы ликующих людей ходили по улицам, они кричали о свободе, о власти народа. Имам приказал закрыть ворота, собрать всех в мечети. Они молились аллаху, они просили его успокоить толпу, изгнать злого духа, вселившегося в нее.
А ночью их вывели из медресе и повели в горы — «путем аллаха». Они шли несколько дней, сбивая в кровь ноги, страдая от холода и голода. Имам все время повторял: «Не ропщи на судьбу, терпи, покорно переноси страдания, страдая утешься».
Он провел их через границу в Пакистан. Здесь, в Пешаваре, обосновалась секта «Джамиате исламие». Ее верховный улем Бурхануддин Раббани в первой же проповеди заявил:
— Я призываю вас к священной войне за веру! Ведь сказано в Коране: «О, пророк! Побуждай верующих к сражению. Если будет среди вас двадцать терпеливых, то они победят две сотни…»
И вскоре в лагере богословов появились военные инструкторы. Началась муштра, по сравнению с которой учеба в медресе показалась раем. «Борцов за веру» гоняли по горам, заставляли вплавь перебираться через бурные реки; их учили стрелять из всех видов оружия, обучали минному делу… А если в душах появлялось сомнение, тут же рядом возникал имам.