Время ранних разлук - страница 16
— Почему вы не идете домой? — спрашивает политрук.
— В райком надо, дела сдать. Может, Орешин разрешит взять свою машину?
— Машину у нас, Крылов, отобрали для штаба обороны, — говорит Тепляков. — А Орешин уже не директор.
— Как?!
— Орешин назначен комиссаром дивизии народного ополчения. Час назад он уехал на передовую прямо из дома. Только мне успел позвонить. Директором будет майор Кременецкий!
Сколько событий произошло за это утро! И вот еще одно.
Трудно представить нашу школу без Орешина. Но в штабе решили, что он нужнее там, в дивизии ополченцев. Конечно, лучше комиссара, чем Орешин, трудно найти.
— А вы когда домой пойдете? — спрашиваю Теплякова.
— Не успею, — говорит он. — Но я уже собрался. Все мое тут. Я же холостяк. Ну, торопитесь, Крылов.
Я бегу по городу. Везде — суета. С пятого этажа какого-то учреждения через окна выбрасывают тюки бумаг, их тут же грузят на автомашины. Навстречу мне идут люди со странной ношей: у кого несколько пар ботинок, у кого скатанный в рулон отрез материала. Только потом узнаю: заводы закрываются и раздают рабочим свою продукцию…
Дома меня встречает мама. Тревожится, спрашивает, боясь услышать страшное и неотвратимое:
— Ну что?
— Уезжаем…
— Собрать тебя?
Приходит соседка, говорит маме:
— Они уже близко… Я подготовила книги, которые надо сжечь…
На постели поднимается отец. Я думал, он спит. Вчера у него опять был тяжелый приступ.
— Ивановна, убирайся! — кричит он. — Сталин Гитлеру Москву никогда не отдаст!
Голова отца падает на подушку, и я еще раз слышу его голос, в последний, как потом оказалось, раз:
— Вон!
Мой отец был простым, рядовым человеком, из тех, кто на анкетный вопрос «происхождение» писал: «из мещан». Да, он был из мещан. Он ходил молиться в церковь. Он рос и воспитывался до революции, и многое у него осталось от прошлого.
Но он не был человеком прошлого.
Я не знал никого из родных и близких, кто так радовался бы успехам страны, кто был бы так одержим ими, как мой отец.
Когда в 1938 году проходили первые выборы в Верховный Совет, к нам пришел агитатор, рабочий часового завода. Он сел за стол и стал рассказывать о том, какая хорошая советская власть.
Отец слушал, а потом сказал фразу, которую я навсегда запомнил:
— Советская власть — лучший за себя агитатор.
Некоторые родственники считали его чудаком. Приглашали его в гости, а он отвечал:
— Не могу сегодня: челюскинцев встречаю.
Встречал он и Чкалова, и Громова, и ни одно московское торжество не могло пройти без его участия.
Особенно он любил воздушные праздники.
Вставал рано, поднимал меня, и мы вместе отправлялись на Тушинский аэродром.
Половину пути висели на трамвайной подножке, остальную шли пешком. После этого у меня сильно ломило ноги, но я не жаловался. Был строгий уговор: «Не пищать!»
И вот я слышу:
— Ивановна, убирайся! Вон!
Другого от отца ожидать было нельзя.
Я должен прощаться, трогаю руку отца, но он не чувствует. Ему опять плохо.
— Посидим перед дорогой, — говорит мама.
Она плачет. Хочу ее успокоить, но у меня не получается.
Старший брат уже уехал из Москвы вместе с автозаводом, где он работает, окончив институт. Теперь уезжаю я. Мама остается одна с тяжело больным отцом. Что будет через месяц-два — неизвестно. Неизвестно даже, что будет завтра.
— Ну иди, не опаздывай. Храни тебя бог.
Я смотрю на часы: времени почти не остается. Надо успеть попрощаться с Ингой.
Увидев меня с вещевым мешком, Инга испуганно всплескивает руками:
— Уезжаете?
— Уезжаем. Но это ненадолго.
— Ты пиши мне, пиши. Не забывай!
Инга вытирает мокрое от слез лицо платочком и говорит:
— Возьми этот платочек. А фотографию я пришлю. Мы будем всегда рядом. Ты торопишься? Да? Ну, поцелуй меня. Крепче!
Я бегу по улицам в школу, и в ушах звенит прощальное: «Поцелуй меня. Крепче!»
ПО ВАГОНАМ!
И вот команда:
— По вагонам!
Это вечер. Это Казанский вокзал.
Черное осеннее небо, и в нем мигающие звездочки зенитных разрывов.
Тревога не отменяется уже несколько часов. Прожекторы выхватывают из темноты серебристый крестик — фашистский бомбардировщик. И снова гремят зенитки.
— По вагонам!
Вагоны самые примитивные — «телятники» с нарами. К нашему подходят трое мужчин.