Время учеников. Выпуск 2 - страница 8

Хватило четырнадцати минут, вместе с бритьем и чисткой зубов. Все это время Юрковский говорил о пустяках, передавал приветы от незнакомых людей, ходил по комнате, комментируя репродукции на стенах.

В коридоре мелькало лицо доктора, но входить тот — не решался.

— Я готов. — Быков поднял чемоданчик, девять килограммов личных вещей.

— Ничего не забыл?

— Предписание, оно…

— Товарищ, можно вас? Документы на товарища Быкова готовы?

— Пожалуйста. — Доктор протянул коричневый конверт. Юрковский заглянул внутрь, потом сунул конверт во внутренний карман шинели.

— Все, Алексей, при нас документы. — Он нарочно сделал ударение на второй слог, на «у».

— До свидания, — попрощался с врачом Быков. — В другой раз сыграем.

— Непременно, непременно сыграете, а пока — прощайте. Слушайте утренние новости. — Юрковский повел Быкова наружу.

Идти пришлось к самому пирсу. Пропустили, часовой даже под козырек взял.

— Ты не упади, смотри, — предупредил Юрковский.

Из темноты выплыл катер, катерок даже, маленький, вертлявый.

— На нем? — не мог поверить Быков.

— Сто метров. Кабельтов — по-морскому. Вытерпишь?

Действительно, плыли всего ничего. До самолета-амфибии, что ждал их неподалеку. У люка их встретили, помогли забраться, с чемоданом было бы неловко.

— Можно взлетать, Владимир Сергеевич? — Летчик лихой, довольный. В три часа ночи, а довольный.

— Можно. — Узким проходом они прошли в салон.

— Однако, — только и нашел что сказать Быков.

— Нравится?

— Шахрезада, тысяча и одна ночь.

Салон занимал почти весь фюзеляж. Стол, диван, несколько кресел, даже буфет. Никакого пластика, дерево, кожа, шелк.

— Ты садись, садись, космопроходец.

Быков сел. Приятное кресло, в меру мягкое, в меру упругое. Тихо загудели турбины, гидроплан приподнялся на подушке, понесся вперед. Быков глянул в иллюминатор, не надеясь увидеть момент взлета, а просто — посмотреть.

— Видно что-нибудь? — Юрковский сидел вольно, свободно. Отдыхает.

— Темно.

— Ничего, Алексей. С завтрашнего дня светомаскировка станет историей. Вернее, с сегодняшнего. — Он потянулся, и Быков понял, что Юрковский устал. Очень устал.

— Как — историей?

— Сюрприз. Для всей страны сюрприз, но тебе скажу то, что остальные узнают в семь ноль-ноль по московскому времени. Атлантиды капитулировали. Все, конец, finita. Как напишут в газетах, последняя цитадель империализма пала. Жизнь входит в мирное русло. Приходит время наград. Давай, Алексей, верти дырочку в кителе.

Гидроплан прекратил набор высоты, теперь летели гладко, неколебимо.

— Дырочку?

— Или даже две. Наверное, две.

— Ты расскажи, что происходит, пожалуйста, только серьезно.

— Серьезнее некуда, дорогой. Мы вернули свое, Аляску и Калифорнию, Мексика — Техас, Южные штаты будут преобразованы в Свободную конфедерацию, Северные обретут независимость, каждый штат станет отдельной страной.

— Так быстро?

— Революционный порыв рабочего класса Америки плюс гений генералитета. И вот, покончив с ратными делами, правительство решило воздать должное отважным покорителям Венеры. — Володька часто говорил с иронией, но сейчас он пытался говорить с иронией. Или просто кажется — от недосыпа, от случившихся событий?

— Нас всех собирают? Весь экипаж «Хиуса»?

— Всех, всех. Даже Иоганыч будет, медицина дала добро.

— И Миша?

— Разумеется, куда мы без него? Должен уже приземлиться. Миша наш вместе с Ляховым там летали, наверху. Обеспечивали господство в космосе. «Хиус», он целой флотилии стоит. Хотя, конечно, флотилия тоже без дела не осталась. — Юрковский встал, подошел к буфету. — Выпьем, Алеша? Шампанского? «Абрау Дюрсо», урожай шестьдесят шестого года. Знатоки хвалят.

— Не хочется. И поздно, то есть рано.

— Надо, надо. А то хозяин этого ковра-самолета обидится. — Юрковский по-гусарски хлопнул пробкой, пена просто клокотала. — За нас, Алеша. Сегодня — за нас…

Они выпили по бокалу, и Юрковский вернул бутылку в буфет.

— Или ты хочешь еще?

— Нет.

— Тогда я сосну, Алексей. Запарился. Нас утром примут, ранним утром. — Он снял пиджак, устраиваясь на диване, вытянул ноги, чтобы не помять безукоризненную стрелку. — Да, знаешь… Вроде обычая такого… Ты на одно желание имеешь право…