Всадник с улицы Сент-Урбан - страница 42

стр.

— Я слово даю!

— А если, не дай Бог, год пройдет, а денег у тебя не будет? Что тогда? Ты испереживаешься. Я тоже испереживаюсь. Не ровен час, еще поссоримся! И уже не будем сидеть вот так вместе, не будем кушать бутербродики мит дем лимонадик!

— Я обещаю, дядя Сэм!

— Он обещает! Кто, занимая деньги, говорит, что не отдаст? Да у меня вообще нет такой привычки — в долг давать. Давая деньги друзьям, теряешь и друзей, и деньги! Особенно среди своих. Кому нужны ссоры в семье? Ты меня понимаешь?

А у дяди Джека в конторе позади рабочего стола висел плакат:

АЛИ-БАБА БЫЛ ПОИСТИНЕ СЧАСТЛИВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ: ЕМУ ПРИШЛОСЬ ИМЕТЬ ДЕЛО ТОЛЬКО С СОРОКА РАЗБОЙНИКАМИ!


Дядя Джек тоже сказал «нет», он не может одолжить денег. Во всяком случае, в данный момент. Что ж, Джейк пошел к дяде Лу.

— Не стану тратить ваше время на предисловия. Мне нужны двести пятьдесят долларов.

— Что-то я не понял твою шутку юмора.

— Я серьезно, дядя Лу. Я тут с одной шиксой[94]дурака свалял.

— Господи, как же я сразу-то не заметил, что с тобой непорядок. Ведь только глянул, да и говорю себе: о-о! парень-то влип! Ой, влип… просто как кур в ощип. А такой мальчик хороший!

— И либо я найду ей деньги на аборт, либо, значит, женись.

— Двести пятьдесят долларов?

— Ну да, такая цена.

— Ой, ну ты загнул!

— Чего?

— Шучу, шучу. Стараюсь ко всему подходить с юмором. Это у меня уже традиция такая.

— Понятно.

— Слушай, да ведь у моей Иды шурин — ну, который в Гамильтоне живет, ты его должен помнить, — он же как раз доктор того самого сладкого места! Сделает тебе все в лучшем виде и больше двух сотен не возьмет.

— Тут такой случай щекотливый, дядя Лу, я не хотел бы на этом что-то выгадывать. Не тот я человек, дядя Лу, понимаете?

— Как не понять, я сам такой. Так я звоню ему или где?

— А эти две сотни вы мне тогда одолжите?

— Да забудь ты о них! Он должен мне гораздо больше. Спишу с его счета, да и все!

Оставался один дядя Эйб, презрительный высокомерный Эйб, который всех прочих Хершей переплюнул, став главным мозговым мотором адвокатской фирмы «Херш, Зелигман, Конвей, Бушар &». У него был офис в «Доминион-сквер-билдинге» — главном, можно сказать, общественном здании Монреаля — и каменный особняк в Утремоне. Причем он даже и совесть не совсем утратил: Джейку запомнилось, как в войну дядя Эйб защищал евреев-ортодоксов, приехавших в страну в качестве беженцев, — боролся за их права, собирал деньги, искал им жилье и устраивал на работу. Зато вот дочку его, невыносимую стерву Дорис, Джейк терпеть не мог, а еще у него был маленький сынок, которого дядя Эйб просто изводил своей любовью. Бывало, посадит шестилетнего Ирвина к себе на коленку и давай его качать и хвастать им: даже специально Джейка звал и, чтобы тот восхитился, заставлял мальца перечислять названия всех девяти канадских провинций, осыпая поцелуями в награду за каждый правильный ответ. «Этот пацан, скажу я тебе, — еще тот пацан!» Нет, просить деньги у дяди Эйба хотелось меньше всего.

А Герки? М-м, а что, это идея. Стоит попробовать. Джейк позвонил ему и предложил встретиться, выпить. Ну давай, отозвался Герки, и на его машине они закатились в какой-то придорожный шалман.

Но пройти прямо к столику Герки не дал. Взял Джейка под руку и говорит:

— Давай-ка сперва посмотрим, как у них тут с сантехникой. Пошли.

Герки занимался производством жидкого мыла, дезодорирующих писсуарных растворов и всяких туалетных причиндалов вроде вешалок для полотенец. Никогда он не зашел ни в один ресторан, отель или ночной клуб без того, чтобы совершить перво-наперво инспекцию сортиров, отчет о которой громогласно выкладывал за столом.

— Здесь у них каменный век какой-то! Знаешь, что насыпано в писсуары? Кубики льда!

Тот шалман не состоял в числе клиентов фирмы Герки.

— Нет, ты зайди, зайди: не туалет, а сейф какой-то — для хранения застарелого пердежа. Вдыхайте глубже, господа. И выдыхайте реже.

— Да ладно, я тебе и так верю.

— Нет, ну это черт-те что! А знаешь, между прочим, почему? В их учебниках туалеты не считаются за производственные площадя. Они не производят прибыль! Но это ж близорукость явная, потому что — вот ты представь, — мужик зашел причесаться, нюхнул вчерашнего говнеца… Он что — пойдет жаловаться за туалет? Ну фи-и, ну это ж некрасиво, он всем просто расскажет, что ему дали пересушенный бифштекс. Ты уловил мою мысль?