Всадник с улицы Сент-Урбан - страница 54

.

Вечерний воскресный радиоэфир — это была рана, незаживающая рана. В единственный свободный вечерок Дженни хотелось послушать что-нибудь интеллигентно-возвышенное — например, радиопостановку по Си-би-си, но Ханна об этом даже слышать не хотела. Особенно если на другой станции в гости к Мортимеру Снерду должен был приехать У.К. Филдс[135].

— Мам, ну ты бы хоть разок попробовала, — умоляла Дженни. — Ну хоть один разок!

Что ж, Ханна попробовала. Вышло так, что тем вечером как раз передавали духоподъемную пьесу одного из самых свободомыслящих канадских драматургов. Пьеса была про красивую и нежную слепую девушку, за которой ухаживает интеллигентный мужчина с глубоким басом. Мы знаем, что он преисполнен любви к слепой девушке, но нам дают понять, что с ним самим что-то не так. Мужчина собирает деньги девушке на операцию, которая оказывается успешной, но, когда мы узнаем, что девушка вот-вот прозреет, он внезапно пакует вещи, готовясь уйти. Почему? Оказывается, хочет избавить ее от потрясения. Он негр! Ханна вздыхала, закатывала глаза.

— Пока есть жизнь, есть надежда, а где есть надежда, обычно поблизости и Боб Хоуп с Бингом Кросби, — в очередной раз повторила она, и ее рука вновь потянулась к ручке перестройки частоты.

— Как же ты не понимаешь, мамочка, — огорчилась Дженни, — что эта пьеса поднимает вопросы, очень важные для сегодняшнего мира.

— Да ну, дурочка ты с переулочка. Через твой выпендреж у меня дырка в голове. Шла бы ты к себе в комнату, да поучилась уму-разуму у песика Уолта Диснея!

— Тогда его сперва переименовать надо. Из Плутона в Платона. Ну вот что с тобой разговаривать? Ты ведь небось даже и не знаешь, мамочка, что Платон — это был такой величайший философ.

Иногда ссора между Ханной и Дженни растягивалась на неделю, а начиналось все, как правило, с того, что упрямая мамаша включала радио, причем не просто громко, а очень громко, да еще и в то самое время, когда ее дочь, которая успела уже окончить среднюю школу и сразу пошла на курсы при университете, пытается заниматься. Дженни коварно выкрадывала из приемника лампу, и тогда мать наносила несимметричный удар: подсыпала дочери в постель раскрошенную мацу. В свою очередь, Дженни под пятницу приносила с рынка неощипанную курицу, тем самым вынуждая Ханну срочно заняться ненавистным для нее делом; в ответ Ханна плюхала дочке в борщ касторки.

— Вот тебе! Ты у меня завтра забегаешь!

Однажды благостным весенним вечерком 1943 года, когда опять под окнами на дворе расцветала сирень, Джо вошел в дом так запросто, словно уходил всего лишь на угол за сигаретами. Ханна со стоном обмякла в его объятьях.

— Так. И за что же нам такая честь? — испуганно осведомилась Дженни.

У подъезда между тем стоял красный как пожарная автоцистерна спортивный «МГ»[136].

Хлоп! Трах! Соседи пораспахивали окна. Высыпали на балконы и лоджии. Арти, Додик, Гас и Джейк, вне себя от восторга, обступили машину. На лобовом стекле наклейки: Флорида — штат цитрусовых, Новый Орлеан — город Марди Гра[137].

Гранд-Каньон, Колорадо, Лас-Вегас, Тумстоун, Чикаго, Джорджия… Машина была в пыли южных пустынь, на лобовом стекле кляксы грязи и расплющенные жуки. В решетке радиатора застрявшие птичьи останки. Номер калифорнийский. Позади рама, к которой приторочены два кожаных чемодана и саквояж. А еще гитара. Один из чемоданов со сверкающей золотом бляхой, на которой выгравировано имя владельца — Джесс Хоуп; другой вкруговую облеплен наклейками с экзотическими названиями отелей Франции, Испании, Мексики и США.

Додик Кравиц (он был смелее остальных) сразу полез проверять, что в бардачке. Подергал — заперто.

— Ясное дело, — сразу все понял Додик. — Там у него левольверт.

В день возвращения Джо его обтекаемая пожарного цвета «эмгэшка» до вечера стояла на Сент-Урбан, производя там впечатление полной неуместности среди потрепанных «шеви» (ничего лучшего местные главы семейств не могли себе позволить), грузовиков для развозки угля, таксомоторов на отдыхе, «фордиков» мелких торговцев и всяких фургончиков для поставок бакалеи, — этакий княжеский жеребец среди крестьянских кляч, а братец Джо — его шевалье, гусар, всадник, рыцарь, вернувшийся из крестового похода.