Всадники апокалипсиса - страница 10
Говорили, что Артюшин в семье деспот, что жена у него на побегушках и слушает мужа чуть ли не с открытым ртом. Однако, насколько Филатов знал своего тренера, жену свою Марьяну Васильевну Артюшин любил по-настоящему, как говорится по-русски: если любовь, то с колокольным звоном, а если разлад в семье, то со всей присущей драматургией. Но все же Артюшин жил со своей женой душа в душу. И для тех, кто попытается склонить Артюшина к компромиссу, семья – беспроигрышная карта в игре. Вывести из состояния равновесия Андрея Владимировича могло любое проявление цинизма или хамства, а уж если кто-то тронет жену и ребенка – жди грозы. Впрочем, это понимал и сам Артюшин, который находился за решеткой.
Документы, о которых упомянул «на свиданке» Артюшин, безусловно, могли пролить свет на это дело. Юрия раздражала беспечность тренера, и он представлял, куда она его может завести. СИЗО – это не увеселительное заведение и не курорт, а Артюшин, как полагал Филатов, все еще надеялся легко отделаться.
Тем не менее на часах было почти шесть, и Юра Филатов находился у гребной базы уже два часа. После рассказа Гоши Паварина он надеялся предупредить молодых спортсменов не совершать опрометчивых поступков и ни в коем случае не переступать порог гребной базы. Своими действиями они могут только навредить своему тренеру и спутать все карты в этой сложной игре.
Однако шел час за часом, но, кроме милицейского поста – двух милиционеров, ни одной живой души не было.
Филатов подобрался поближе ко входу и служебному «уазику», из которого доносились звуки ночного радио, – все же веселее сидеть. Музыка периодически прерывалась позывными из милицейской дежурки, что тоже было немаловажно для человека, ловящего любую информацию.
Поначалу Филатов подумал, что спортсменов уже замели, но один из наблюдающих за объектом молоденький сержант отрапортовал, что за три часа службы происшествий не случилось. Это было важно – Смертин и Морозов здесь не появлялись. Однако Юру насторожил другой факт – звонили милиционеру с мобильного. И только привычка человека в погонах отвечать в салоне служебной машины позволила Филатову узнать некоторые подробности.
Филатов узнал, что сменят милицейский пост около девяти утра и, по всей видимости, не милиция, а кто-то другой из администрации района. Последнее сначала возмутило сержанта, однако по ходу разговора его заставили согласиться. Он через пять минут вынужден был уточнить это у своего начальства, но, видимо, начальству было не до него, и он только в сердцах сплюнул на землю.
– Эй, Игнат, через полчаса поменяют! – послышался голос медленно удаляющегося милиционера. – Говорят, несколько дней к отпуску прибавят.
– Вот если бы завтра их прибавили, на дачу бы съездил, – послышался сонный голос напарника, такого же молоденького милиционера, который сидел в первой комнатке гребной базы за письменным столом с включенной лампой.
Филатов еще посмотрел и прислушался к разговору милиционеров, которые расхаживали в административном здании.
– А кто меняет? Соболев, что ли? – послышался все тот же сонный голос.
– Нет.
– Так майор сегодня сказал.
– Ну и что, что сказал. Мне позвонили. Сам знаешь кто, сказал, что сегодня будут представители из администрации района. Короче, без нас разберутся. Передаем пост гражданским.
– Да мне хоть чертям передавай, дай только поспать! – ухмыльнулся милиционер, которого назвали Игнатом.
– И то правда! Только сейчас уезжаем.
– Как «сейчас»? – этот вопрос второго милиционера, лицо которого Филатов только сейчас смог по-настоящему разглядеть, выражало такое же недоумение, как и у подслушивающего Филатова.
Но ответ на вопрос Юра так и не услышал. Сержант на этот раз говорил слишком тихо, и отдельные слова нельзя было разобрать.
Минуты, которые последовали за словами милиционера, были для Юры самыми долгими. Собирались служивые очень медленно, потягиваясь и рассказывая друг другу анекдоты.
И Юра их мысленно подгонял, но ничего не получилось. Наконец, свершилось то, что Филатов меньше всего желал увидеть, – на обочине дороги, ведущей по дамбе параллельно гребному каналу, замаячили две фигуры. По всей видимости, это были Смертин и Морозов.