Всадники - страница 18

стр.

Мокки громко щелкнул языком, как будто отведал вкуснейшего яства. И, удивившись своему красноречию и щелчку языком, он засмеялся, как мог смеяться он один, долго-долго, широко раскрыв рот и расправив грудь. Губы его растянулись до ушей, зубы сверкали белизной. И было в этом радостном хохоте столько здоровья и невинного самозабвения, что на лице Турсуна, не привыкшего улыбаться, отразилось что-то похожее на веселость.

– Ты хороший саис,[5] Мокки, – произнес он почти нежным голосом.

Потом резким тоном спросил:

– Кто последним садился на коня?

– Вчера вечером твой сын, Уроз… а сегодня утром я, – ответил Мокки.

– Ну и как? – поинтересовался Турсун.

– Мечта, – был ответ Мокки.

Произнес он это слово вполголоса, полузакрыв глаза, словно ему все еще дул в лицо ветер от резвого галопа. Взгляд Турсуна перешел от его лица, будто вдруг повзрослевшего, на его мощные руки и широкие, сильные запястья.

– Из тебя выйдет хороший чопендоз, – подвел итог своему осмотру Турсун.

Мокки опять рассмеялся, как только он один умел смеяться, и воскликнул:

– На этом коне любой сможет стать чопендозом.

Второго такого никогда не будет.

– Довольно болтать попусту, – проворчал Турсун.

Веселья на лице Мокки тут же как не бывало.

Ему показалось сразу, что он слишком шумно себя ведет, слишком много занимает места. Он застеснялся своего роста, своего смеха.

– Пойду еще почищу седло, – сослался он.

Долговязый саис исчез в юрте, согнув спину и вобрав голову в плечи, чтобы казаться ниже ростом.

Турсун сел на каменную скамью. А над ним стоял гнедой с красиво изогнутой шеей конь.

«Нет, – размышлял старый чопендоз, – такого коня никогда больше не будет. Потому что не будет Турсуна, чтобы сотворить такого же. Чтобы подобрать родителей. Чтобы следить за кормлением жеребенка в первые три года, когда тот свободен от всяких забот. Седлать, взнуздывать и ездить на нем три следующих года. А потом еще три года обучать шаг за шагом, тренировать мускул за мускулом в упражнениях, приучать к огромным нагрузкам и вольтижировке».

Ведь конь, предназначенный для бузкаши, должен обладать самыми редкими и самыми противоречащими друг другу качествами: буйным нравом и терпеливостью, бешеной скоростью и упорством вьючного животного, смелостью льва и сноровкой дрессированной собаки. Иначе разве сможет конь от малейшего движения хозяйского колена, уздечки или шпор, вдруг остановиться посреди безумного галопа, перейти от погони к преследованию, то избегать всякого столкновения, то устремляться в гущу схватки, увертываться, чтобы тут же броситься в атаку. И вот ни один из этих удивительных коней не мог сравниться с жеребцом, чье горячее дыхание сейчас ласкало морщинистые щеки Турсуна. Он превосходил всех своих соперников, настолько же, насколько старый чопендоз превосходил иных замечательных всадников. В настоящих испытаниях конь еще не участвовал, ему шел лишь десятый год, еще не наступил зрелый возраст. Но в упражнениях и играх он проявил качества, превосходящие все требования. Казалось, Турсун каким-то загадочным образом передал ему свою собственную необузданную волю, свою расчетливую смелость и свое умение.

В памяти старого чопендоза промелькнули все этапы, заботы, тревоги и радости, испытанные за последние девять лет. И после каждого такого воспоминания он повторял про себя – то ли с гордостью, то ли с грустью? – «Нет, такого больше не будет никогда, не будет никогда».

Чей-то вздох прервал его раздумья. За спиной стоял Рахим.

Любопытство одолело мальчика: эта круглая поляна, изолированная от остального мира… а посредине – старик и конь, такие же неподвижные, как та скамья, на которой сидел Турсун, да еще легенда, которую прислуга передавала порой шепотом из уст в уста.

– Эта лошадь и есть тот самый Джехол… Тот самый Бешеный конь? – спросил Рахим.

И не успел сказать, как ладони его инстинктивно потянулись к лицу, чтобы защититься от удара, который вот-вот непременно должен был последовать, который должен был наказать его за такую нескромность.

Но Турсун, казалось, не слышал вопроса. Бача поклялся себе, что больше не скажет ни слова, но тут же спросил: