Все, что мы когда-то любили - страница 9

Странное дело: первое знакомство Анны с будущей свекровью произошло в кафе.

Накануне мать сказала Мареку: «В три часа я буду в кафе с Эвой, пары часов нам вполне хватит, ты же знаешь, какая она зануда, так что подходите к пяти, я уже буду свободна. А отцу скажи сам. Только вряд ли он сможет, у него вечерний прием».

– Вот видишь, – расхохотался Марек, успокаивая Анну. – Бояться тебе нечего. Их и я не очень волную, а про мою невесту и говорить нечего! В общем, Аннушка, пустая формальность, светская встреча, чашка кофе, разговор о погоде.

Обескураженная, Анна не нашла что сказать.

В дорогом и модном кафе, в которое, конечно, Анна никогда не заглядывала, было полно народу. Разговоры и смех тонули в плотном, слоистом табачном дыму. Пахло кофе, ванилью, корицей, хорошим табаком и изысканными духами. Негромко играл тапер, внимания на него не обращали.

Анна растерянно застыла на пороге. Марек вглядывался в посетителей. Увидев матушку, он взял Анну за руку и потащил за собой. Анна еле за ним поспевала.

За столиком у окна сидела моложавая, очень худая и бледная дама. На тонком, резко очерченном лице горели огромные черные глаза. Изящный, с горбинкой нос, узкие губы накрашены красной помадой. Красивой она не была, но было в ней то, что гораздо важнее красоты: ее лицо, а особенно глаза тревожили и притягивали. Черные, блестящие волосы, стянутые в плотный и низкий пучок, разделял четкий и ровный пробор. На длинной, пожалуй, слишком длинной шее была бархотка с большой грушевидной жемчужиной. Пальцы пани Эстер были покрыты кольцами, хрупкие запястья увешаны браслетами. Тонкие черные брови сведены к переносице, глаза смотрели печально и тревожно, а на красивых губах дрожала натянутая улыбка.

«Странно, – подумала Анна. – Я представляла ее совершенно иначе».

Увидев сына и его девушку, дама улыбнулась. Улыбка была натужная, светская, но, как говорится, спасибо и за это.

Анна и Марек присели за стол и заказали кофе с пирожными. «Они здесь великолепны, – отрекомендовала дама. – И мазурка, и кремувка».

Разговор не клеился. Смущенная, Анна не поднимала глаз от чашки, неловко ковыряла пирожное, не замечая его отменного вкуса, а Марек был растерян и поглядывал на дверь – ждал отца.

– Ждешь напрасно, он не придет, – усмехнулась будущая свекровь. – У него «очень важный пациент». Ну так что? – Закурив новую сигарету, пани Эстер посмотрела на Анну. – Значит, вы решили пожениться?

Вздрогнув, ища поддержки, Анна бросила умоляющий взгляд на Марека.

– Да, – слишком резко ответил он. – Мы так решили.

– Ваше право и ваш выбор. Ничего комментировать я не буду. Но у меня есть несколько пожеланий.

Анна опять уставилась в чашку.

– Итак, – продолжила пани Ванькович, – совместное проживание невозможно. Я могу не озвучивать причины? – обратилась она к будущей невестке.

Анна кивнула.

– Далее, – продолжила она. – Некую сумму мы, безусловно, вам будем давать, но только пока Марек не закончит учебу. И самое главное – никакой свадьбы не будет. Я имею в виду свадьбу с размахом, с кучей родни, рестораном и прочими дурацкими атрибутами. А с вашими родителями, – она с усмешкой посмотрела Анне в глаза, – мы познакомимся перед свадьбой без всякой помпы: чашка кофе в кафе. Вы принимаете мои условия?

Волнуясь, Анна закивала:

– Да, да, разумеется.

– Мама, – расхохотался Марек, – кажется, мы впервые сошлись с тобой во мнениях. Нам с Анной не нужны ни пышная свадьба, ни родственные отношения между вами, ни совместное проживание. Можем подписывать пакт?

Вальяжно откинувшись на стуле, пани Ванькович благосклонно отозвалась:

– Да, можно.

Через полчаса они сидели в парке – притихшая и растерянная невеста и радостный жених.

– Ты расстроилась? – поинтересовался Марек.

– Нет, я удивилась.

– Я тебя предупреждал: у меня странная семья и очень странная матушка. Но что уж есть, верно? В конце концов, здесь определенно имеется преимущество: в нашу семейную жизнь она лезть точно не будет! А это, согласись, очень много!

И Анна наконец улыбнулась.

Спустя много лет, когда пани Эстер тяжело болела и долго, мучительно уходила, она рассказала Анне, что всю жизнь бежала от кошмара, который ей пришлось пережить. Нищета в раннем детстве – семья была многодетной, отец простой сапожник, мама растила детей, – тошнотворный запах ржавой селедки и неистребимый чеснока, вечные заботы матери, как прокормить большую семью, бормотание и поклоны в молитвах отца, субботняя хала, которую ждали как манну, но доставалось всем по небольшому кусочку. В сорок первом они оказались в гетто. Война, гетто, страх поселились на всю оставшуюся жизнь. И голод, голод, который сводил с ума. И снова молитвы отца и слезы матери. А дальше было еще страшнее – началась операция «Кракау» – евреев собирали на площади Згоды и увозили в лагеря смерти.