Все грани любви - страница 3

Я встала из-за стола, давая понять, что интервью окончено.

− Стоп! – крикнул Андрей и махнул рукой.

Его команда тут же ожила. Ребята засуетились и стали выключать аппаратуру.

− Спасибо, Любава. – Сиц пожал мне руку.− Понимаю, что мой последний вопрос расстроил Вас. Поэтому прошу прощение.

− Расстроил? Да он просто взбесил меня! Мы же договаривались: никакой личной жизни.

− И всё же я должен был попробовать.

Команда начала выносить оборудование и загружать его в микроавтобус. Но Андрей, казалось, никуда не спешил. Он снова сел за журнальный столик.

− Скажите, Любава! Не для публики. Я, как мужчина, просто не могу понять. Как такая женщина, как Вы, умная, красивая, желанная, женщина-мечта, живёт одна? Неужели до сих пор Вы не встретили мужчину, который мог бы покорить Ваше сердце?

Я тоже опустилась на стул.

− Так не для публики? Тогда скажу. На свете есть люди, которым суждено было влюбиться раз, но на всю жизнь.

− И что с ним случилось? Ну, с тем мужчиной. Он умер?

− Ну почему сразу умер? Жив, здоров и, надеюсь, счастлив.

− Но вы не вместе.

− Как видите.

− А если так, почему в Вашей жизни нет места просто…м…приятному человеку, скажем, для встреч, бесед, секса, наконец.

Мне стало смешно: не на себя ли этот юнец намекает?

− Понимаете, молодой человек! – слово «молодой» я постаралась ярко подчеркнуть.− Для меня секс – это не способ получить удовольствие или снять напряжение. Это одна из граней любви, длительных доверительных отношений. Граней этих много. И только вместе они делают человека целостным и мудрым, а его жизнь полной. Вы ещё очень молоды, думаю, на пару лет старше моего сына. Так дай Вам Бог, жить полной жизнью и не вдаваться в философию стареющей дамы.

Андрей надел очки. И я поняла по толщине линз, что видит он плохо, просто в кадре в очках он теряет весь свой шарм и выглядит, как заумный аспирант.

− Простите, а сколько Вам лет?

Я ничуть не смутилась.

− Не нужно извиняться. Возможно, если я доживу лет до восьмидесяти, сойду с ума и начну интересоваться молодыми парнями, вроде Вас, я и буду скрывать свой возраст, руки в пигментных пятнах и морщины на шее. А пока я могу говорить правду. Мне сорок, практически сорок.

Мне показалось, что Андрей часто заморгал.

− Не может быть. Но Вы прекрасны, честное слово!

Я улыбнулась теплой материнской улыбкой.

− Вам пора. Надеюсь, из Вашей затеи что-то выйдет.

1995 год. Приморский посёлок недалеко от Сочи.

Я сидела на четвереньках, напрягая пальцы рук и ног, и старалась, чтобы колени не касались мокрого пола. Вообще-то полы в ресторане было принято мыть шваброй. Но в фойе плитка была настолько причудливо изогнутой, что отмыть от неё уличную грязь было возможно исключительно, встав на колени. Работа тяжёлая, грязная, но платили за неё хорошо. Я медленно продвигалась к центру, пока мои руки с грязной тряпкой не уперлись в идеально начищенные лакированные ботинки. Странно, я даже не заметила, как в ресторан вошёл посетитель. Впрочем, это и не удивительно. Я вынула из одного уха наушник и подняла голову. Дорогущий синий костюм, голубая рубашка и темно-серый галстук. Одежда подчёркивала цвет глаз мужчины. Таких глаз я никогда не видела. Они были глубокие и синие, как море в летний зной. Я поймала себя на мысли, что так пялиться на человека просто неприлично и отвела взгляд. Незнакомец широко улыбнулся:

− Здравствуйте! Разрешите пройти!

Вот это новости! Обычно посетители просто обходили меня, оставляя грязные следы на плитке, и, добавляя работы. Сегодня на улице целый день лил дождь, было сыро и слякотно. Но на обуви самодовольного пижона не было ни одной пылинки. Казалось, что в ресторан его внесли на руках. Я не могла подняться потому, что он стоял слишком близко, и мы просто столкнулись бы лбами, нарушая личное пространство каждого. Поэтому я просто отползла назад и уже тогда, выпрямившись в полный рост, радушно улыбнулась.

− Прошу Вас, сэр!

Мужчина сверкнул белозубой улыбкой. Видимо, с чувством юмора у него было всё в порядке. Он прошёл в зал, не оглянувшись. А я ещё какое-то время смотрела ему вслед. Что-то зацепило меня, задело те струны в душе, которые молчали долгие годы.