Всё хоккей - страница 12
– Встречал, Алька, – улыбался я. – Лебеди, например.
– Ну, лебеди это другое, – не сдавалась Алька. – Там любовь настоящая. И они лишь этой любовью живут. А люди живут многим-многим другим. У людей гораздо больше прав на жизнь. А они этими правами не пользуются. Вон, я сегодня прочитала, как один выбросился из окна, с девятого этажа, между прочим. И причин у него не было никаких! И жена не ушла. И на работе повышение. Недавно из кругосветного путешествия вернулся. И шикарную дачу недавно приобрел. Все отлично!
– Может, поэтому и выбросился?
Алька подозрительно на меня покосилась.
– А ты прав, хоккеист, может быть. Если бы он оказался на моем месте, у него и мысли такой бы не возникло. Слишком много бы пришлось доказывать в этой жизни. А ему, похоже, доказывать уже было нечего. Вот сейчас такой шанс и представится.
– Где, там? – я показал пальцем вверх, где должно быть небо.
– Да нет, здесь. Судьба оказалась мудрее его. Представляешь, с девятого этажа – и не разбился. За дерево зацепился. Но все равно здорово поранился. Похоже, уже не поднимется. Вот теперь и придется бороться за жизнь. И жена может уйти, и работы никакой не будет, и путешествие не светит, и дача уже не нужна. Знаешь, легко умереть тоже дано не каждому. Наверное, нужны причины.
Я крепко прижимал Алькину голову к своей груди. Целовал ее в ухо и шептал.
– Не знаю, Алька, не знаю. Во всяком случае, я умирать не собираюсь. Я очень люблю жизнь, просто не люблю жизненные обстоятельства. А они зачастую на моей стороне. У меня нет причин умирать.
– У меня тоже, хоккеист, а жизненные обстоятельства я принимаю, хоть они играют на другой стороне. Наверное, на твоей, хоккеист. Пусть будет так, пусть будет… – Алька в ответ целовала меня. С большой страстью, хотя ни о страсти, ни о любви мы никогда не говорили. Мы понимали, что по всей логике вещей, это просто невозможно. Поэтому для нас все было просто.
На следующий вечер я прятался за поворотом, ожидая, когда Алька наконец-то расторгуется мандаринами. Был сильный мороз, в темноте кружили большие ватные хлопья снега. Я подпрыгивал от холода на месте, проклиная любителей мандарин. Их, похоже, было не мало. И мороз их не пугал. Как и Альку. До меня доносился ее веселый, бодрый голос.
– Приходите еще! Мои мандарины самые лучшие.
– Спасибо, девушка.
– У вас так приятно покупать, не то что за соседним углом.
– И не обсчитываете.
– И гнилых не подсовываете.
Я решительно завернул за угол. Я изрядно замерз и уже собирался разогнать этих ярых поклонников мандарин и продавщицы. Как вдруг услышал визгливый голос, показавшийся мне знакомым. И в ответ – Алькин возмущенный крик. Похоже, не все любили Альку, в отличие от мандарин. Разгоралась потасовка, но я был уверен, что Алька в ней непременно выиграет. Я вплотную приблизился к очереди.
Алькина шапка ушанка сбилась на затылок. Ее круглое личико пылало от негодования. И пухлые губы дрожали.
– Я? – Алька сжала кулачки. – Я вас обсчитала? Да как вы смеете! Я в жизни никого не обсчитывала! Скорее меня…
Я уже было рванул к девушке на помощь, как знакомый властный голос тут же меня остановил.
– Да! Обсчитала! И я это при всех заявляю! И не исключено, что подам жалобу!
Моя мама. В новой дубленке с беличьим воротником, привезенной из Голландии ее другом, стояла напротив Альки и, сощурив свои красивые раскосые глаза, вызывающе смотрела на нее. Я уже было решил смыться от греха подальше, как вдруг одновременно и она, и Алька заметили меня.
– Виталенька, сынок! – Воскликнула мама, всплеснув своими ухоженными руками. – Ну, как тебе эта нахалка! Мало того, что она обсчитывает, так еще при всех оскорбляет!
– Это я оскорбляю! – Алька подперла руки в боки и фыркнула. – Да я слова дурного не сказала!
– А вы других слов не знаете, кроме дурных. Тоже мне! Воспитание! Ужас! Какая-то продавщица с тремя классами образования! Вы себя хоть в зеркале видели! К тому же от вас разит водкой!
– Ах ты… – Алька надула щеки, и подалась вперед, через прилавок. – Ах ты…
Очередь заметно поредела. Мандарины любили все, но не за такую цену. Мама судорожно схватила меня за локоть.