Всё как у людей - страница 8

Спица тут, хотела сказать Женя то ли себе, то ли подъехавшей наконец скорой, но язык отказал, а голова медленно повернулась ближе к туманному обмороку и дальше от настоящего мира. Потому что в настоящем мире у настоящего человека в настоящей руке под настоящей, хоть и разорванной мышцей не может вместо белой кости зеркально сверкать полированная сталь, оплетенная почти незаметной паутиной оптического волокна.

– Тикают-тикают, – услышала Женя, вскинулась, чтобы злобно спросить: «Вам-то какое дело до моих часиков?»

И очнулась.

– В себя пришла, ты смотри, – отметил сквозь нытье сирены кто-то синий. – Есть шанс, похоже. Полиглюкин меняй, там чуть осталось. И адреналина еще пять.

– Легкие лопнут.

– Да похер разница, нам бы живую довезти. Быстро, под мою.

Там спица, хотела сказать Женя, чтобы они не пугались, наткнувшись на металл. Рот был заткнут наглухо – ни сказать, ни глотнуть. Дышать почему-то удавалось: Женя попробовала, из носа вырос кровавый пузырь и тут же лопнул, брызнув алой пылью в глаза. Женя моргнула, удивившись толщине век.

– Тихо-тихо, родная, – сказал синеватый, заполняя весь мир за алой пылью и что-то, кажется, делая с лицом и шеей Жени. – Сейчас все хорошо будет, потерпи, немножко осталось.

Синими у него были не только одежда, но и маска с шапочкой, а глаза в узкой щели между ними – наоборот, ярко-карими.

Мои часики сколько надо, столько и протикают, хотела объяснить Женя и выдула второй пузырь. Синий не увидел и не услышал: он отвернулся и заорал:

– Куда поворачиваешь, давай по Мира в пятую!

– Нам в восьмую сказали, там ждут уже, – возразил второй, которого Женя не видела.

– Сюда смотри! До восьмой не довезем точно. Юнус, в пятую едем, вот тут сворачивай! Молодец.

Синий снова закрыл почти весь мир, видимый Жене. Только цифры на далеком циферблате тускло горели у него над плечом, как торчащие из шва куртки светоотражающие петельки.

– Терпи, милая, Юнус у нас человек-ракета, почти домчали, как новенькая будешь, до свадьбы заживет. Не замужем еще?

И этот туда же, подумала Женя и перевела взгляд с ярко-карих глаз на тускло-синие цифры. Края циферблата помутнели, мигнувшая в его центре цифра два стала шагающим человечком со светофора и вдруг развернулась длинным сложным текстом, составленным из выхваченных небывалым черным светом символов, четких настолько, что видны даже сквозь плотное синее туловище.

Женя вобрала и поняла этот текст сразу, не цепляясь за частности типа «несовместимая с жизнью кататравма», «множественные сочетанные травмы», «геморрагический шок», «острая кровопотеря, предшествующая преагональному состоянию», лишь чуть задержавшись на нижней строчке, мигавшей на уровне пояса, как будто вместо хлястика: «…вероятность летального исхода в течение часа достигает 90 процентов».

Жалко, подумала Женя и отключилась.

Она не почувствовала, как ее ловко выгружают из реанимобиля на подготовленную каталку и проворно везут к поджидающему лифту. Не слышала торопливых пояснений «синего» врача Анзора дежурной сестре Серафиме по поводу нетипичности симптоматики и реакций доставленной больной, а еще невозможности реинфузии крови из живота, потому что там все в клочья и всмятку. Не оценила выражения, с которым Серафима оглядела зафиксированное на ложе тело Жени, даже под натянутой тканью не слишком совпадающее с человеческими пропорциями.

– Ну хоть кровь остановили, – пробормотала Серафима, на миг замерев перед лифтом, чтобы расписаться в поданных Анзором бумагах. – Или она кончилась просто?

– Девочка, не надо так, – начал Анзор.

Мутно-стальные двери лифта сомкнулись перед его лицом, скрыв санитаров и Серафиму, бережно освобождающую край простыни.

– Не надо, – повторил Анзор, посмотрел на часы и пошел к машине, ускоряя шаг. Бригада почти выбилась из норматива, надо наверстывать и переверстывать, пока премия не пошла на минус.

Ирина с усилием моргнула, вздохнула и свернула отчет. Она с утра провела две операции, одну сама, на второй, внеплановой, – водитель-пенсионер отключился за рулем, врезался в бетонную основу эстакады, влетевшим в салон двигателем раздробило ноги и низ туловища – предполагала ассистировать, чтобы посмотреть, на что способен Даудов по большому счету и без аппаратной шпаргалки: томограф с утра опять не работал, вторая поломка за месяц, и ремонтника обещали только к выходным. Вышло досадно: Ирина не выдержала и вмешалась, когда Даудов слишком рьяно, как ей казалось, взялся за иссечение тонкой кишки, которую вроде можно было спасти. Спасти не удалось, Ирина потратила двадцать ненужных минут, убеждаясь в этом, не по делу рявкнула на Даудова, чтобы не спорил, и едва не потеряла пенсионера, организм которого оказался не готовым к длинной операции. Не потеряла, вытащила – вместе с Даудовым, который обиженку не строил, а действовал быстро, толково, при этом вежливо. Проверку, можно сказать, прошел. А вот сама Ирина, получается, нет. Хуже завотделением, которая не верит своим хирургам, только завотделением, которая оспаривает решение подчиненного лишь для того, чтобы прийти к такому же решению, разбазарив драгоценное время и силы.