Все люди — враги - страница 10

Он не знал, как выразить свои желания, но мысль его была такова: «Я хочу жить с живыми существами, жить их жизнью и чувствовать, что они живут во мне, а не вскрывать их и давать им названия».

Точно так же обстояло дело с ботаникой и зоологией. К чему выискивать редкие растения, собирать коллекции каких-то поблекших листьев, стеблей и увядших лепестков и утверждать, что любишь цветы? Однажды ему стало совсем тошно: он нашел особый вид зверобоя и гордо указал на него отцу, который тотчас же сорвал растение, показав Тони, что у него более узкие листья, чем у другого вида, — что Тони видел и до того, как растение было сорвано, — и поэтому оно называется «ангустифолия». Ангустифолия! Всякий и без того увидел бы, что у растения узкие листья, не давя его под прессом. Тони всегда с наслаждением ездил в Лондон в зоологический сад, из которого его с трудом уводили, но в то же время терпеть не мог Музея естественных наук с его бесконечными рядами стеклянноглазых чучел за стеклянными витринами.

И Хенри Кларендон, поглаживая свою темную бороду, окидывал сына холодным взглядом голубых глаз и говорил, что из него никогда не выйдет ученого. Это не мешало Тони чрезвычайно гордиться ученостью отца и считать его самым благородным человеком на свете. Итак, они безмолвно пришли к дружескому соглашению быть разными, хотя Хенри Кларендон не мог не испытывать легкого презрения к человеку, лишенному научных интересов, а Тони не мог не поражаться, что люди придают столь большое значение таким мелочам, — если вы смотрите на вещи обоими глазами — вы невежественны и подвержены заблуждениям, но если вы прикроете один глаз козырьком и поставите микроскоп между вторым глазом и рассматриваемым предметом, то вы непогрешимы.

Хенри Кларендон был сознательным атеистом. Тони, озадаченный тем, как директор школы истолковал один текст Священного Писания, спросил отца:

— Папа, как бы ты определил, что такое Бог?

Хенри Кларендон поднял голову от заметки «о колебаниях в плоскости эклиптики», которую он читал, и спокойно ответил:

— Бог — это точный эквивалент шекспировского «дукдам»[9] — слово, чтобы собирать дураков.

И возобновил прерванное чтение, а Тони ушел ни с чем, ушел посидеть у кустов лаванды.

Хенри Кларендон никогда не вмешивался в религиозные убеждения жены и позволял ей делать все, что заблагорассудится, чтобы обратить сына. Он принадлежал к тому, ныне вымершему, типу людей, которые все еще верят, что истина — их истина — велика и одержит верх. Тони обнаружил, что с материнской религией труднее бороться, чем с отцовским практическим атеизмом. В религии было слишком много элементов, привлекавших его, и в то же время миссис Кларендон пускала в ход все средства материнского убеждения, что Тони считал не совсем честным. И Тони, которому было тогда около пятнадцати лет, однажды сказал отцу, обсуждая с ним эти вопросы:

— К женщинам надо иначе подходить, чем к мужчинам, папа. Они не признают дружеского разногласия во взглядах и не всегда пользуются честными средствами.

И Хенри Кларендон, посмеиваясь в бороду, ответил с напускной серьезностью:

— Ты открыл важную истину. Придерживайся ее.

Франсес Кларендон происходила из музыкальной семьи, образовавшей часть восторженных электронов вокруг прерафаэлитского[10] ядра. Родные ее были евангелистами, обожали Рескина[11] и весьма серьезно относились к культуре. На Франсес особенное влияние оказала Кристина Россетти[12], с которой она однажды встретилась, будучи еще ребенком, и Холман Хэнт[13], которого она часто видала. Она питала глубокую антипатию к Уистлеру[14] и ко всему, что называла «галльским», а в Италии признавала лишь Ассизи[15] и избранные произведения искусств, получившие положительную оценку в журналах «Современные художники» и «Утра во Флоренции». Это смешивалось с боготворением германской романтической музыки, с культом Вордсворта[16] и трогательной верой в социальные теории Уильяма Морриса[17]. Все же Тони никогда не мог точно понять, каким образом и почему все эти святые оказались включенными в кроткую христианскую иерархию, под председательством бога, неотличимого от Иисуса Христа и уготовлявшего кристально-чистую эпоху счастья и справедливости, которая должна была вот-вот наступить. Для того чтобы попасть в этот земной рай, надо было лишь верить и взять себе за образец сира Галахэда