Все познается

Вообще-то умер Гарри буднично и просто. И гибель его была вполне закономерной — не то чтобы он тогда об этом задумывался. Не до того было, он с головой провалился в омут горя и депрессии, плохо спал, почти не ел и, если честно, совершенно не представлял, что делать и что теперь будет.

Вокруг копошились такие же вялые и заторможенные ученики — те, кто выжил, — и Гарри, провалившийся в свое горе, не замечал, что жизнь-то бурлит. Не хотел замечать, идиот.

Ему было плохо, дикий забег от Волдеморта с подручными закончился бойней, Гарри, вроде, победил, но у этой победы был вкус пепла. Его окружающее не интересовало, его, как любого подростка, волновало личное, вот только он тогда не учел, что у Избранных личного не бывает, да и сами Избранные не принадлежат себе, являясь сплошь общественными. Пока дети плакали от кошмаров, взрослые как-то слишком быстро и резво занялись делами.

И Гарри так же резко и очень неприятно для собственного самолюбия обнаружил, что оказался не у дел.

Он никого не интересовал, никому не был нужен, никто не спешил с ним общаться. Гарри вдруг — опять вдруг! — понял, что у всех есть какие-то интересы, дела, жизнь, а он в эту жизнь не вписывается никоим образом. Шли какие-то процессы, суды, до которых его не допускали, хотя он даже пытался настоять. Но Шеклбот только смерил его равнодушным взглядом и отмахнулся, раздраженная Макгонагалл лишь пнула в сторону развалин Хогвартса, требуя помощи в восстановлении, в том числе и денежной, ученики отмахивались и не желали с ним разговаривать, мисс Блэк забрала Тео, о котором неожиданно вспомнил Гарри, и уехала. Идти ему тоже было некуда: дом на Гримуальд-плейс разрушен, жить в Хогвартсе не позволили, а податься к тете Петунии… Он приехал, только чтобы увидеть, что в доме живут совершенно чужие люди.

Пришлось вновь возвращаться в магический мир, унижаться перед гоблинами, ополовинившими содержимое его сейфа — он же не думал, что воровство и прочее сойдут ему с рук? Ну, почему-то думал, но теперь пришлось платить. Теперь Гарри ютился в снятой комнатке, отлично вписавшись со своим потрепанным видом в стройные ряды магических нищих и бомжей. Потом неожиданно оказалось, что Министерство почему-то конфисковало дом Сириуса, и не только его, победители обдирали побежденных как липку, и Гарри, чувствующий себя готовой взорваться бомбой, ринулся к Шеклботу, требуя пресечь беззаконие, как завещал Дамблдор. Свежеиспеченный министр, ранее бывший таким хорошим товарищем по Ордену Феникса, смотрел на истерящего Гарри терпеливо-брезгливо, как на проблемного ребенка. Впрочем, не то чтобы он это заметил — нервный срыв просто сорвал стоп-кран. Может, все бы и обошлось, вот только Гарри вякнул что-то о том, что он чего-то там требует, и отношение тут же изменилось. Шекклбот покивал, выразил сочувствие, а через день Гарри неожиданно пригласили в Отдел Тайн. Якобы Арка заработала, и есть шанс вернуть Сириуса. Ну, он и ломанулся, идиот, и так и не понял, кто именно его пнул, проткнув ножом для верности: невыразимец или министр лично. Он свалился в матовую, полную шепотов темноту, а где-то там остались и Бузинная, и его личная палочки, и мантия-невидимка, ведь по правилам нельзя допустить влияние магических артефактов друг на друга.

Он даже думал, что все, конец, но оказалось, что это только начало.

Очнулся Гарри в подворотне, грязной и воняющей, и таким же грязным и вонючим был он сам. Кровь была, рана была, но не на спине, а на животе, с головы сочилось, челюсти распухли, и Гарри пополз вперед, скуля и хрипя, едва не попав под машину. Вокруг говорили со странным акцентом, его затормошили, потом повезли, потом обследовали и даже лечили.

На все вопросы он только молчал, потому как выяснилось, что вокруг почему-то Америка, но это не было самым страшным. Самым страшным оказалось то, что теперь Гарри не узнавал себя в зеркале, и он стал обычным человеком.

И вот именно последнее его и сломало.

Потом, через годы, бывший Поттер, вспоминая те, первые дни в чужом мире, только цинично смеялся. Как же! Мелкий мажонок, Избранный, считающий себя пупом земли, вдруг обнаружил, что стал как все. Обычным. Просто Гарри.