Всё предусмотреть - страница 2

Дядя Толя неожиданно хлопнул рукой по забору:

– Стой! Я сейчас монтировку отдам.

Дня два назад сосед попросил выдергу, которую Вове пришлось занести самому. Вот и опять светило стоять у забора, ожидая, когда дядя Толя дойдёт до сарая. Штакетник тоже дрожал от такой несправедливости.

– Да сами потом занесёте, положите просто на крыльцо, – нехотя сказал Вова, – калитка всё равно...

– Зачем ходить, ты же тут! – крикнул дядя Толя откуда-то из малины.

Вова уже давно размышлял, как избавиться от назойливой военной опеки. Соседские просьбы высказывались покровительственно, словно парень находился в подчинении у командира. Спектакль с ломиком был затеян не потому, что дяде Толе так было удобнее, а чтобы подольше продержать парня у забора, чтобы ещё раз показать солдатскую власть, которой у офицера больше не было. И даже тот шлепок – не по лбу, а по деревяшке, которая до сих пор колебалась перед глазами – был для того, чтобы показать силу ещё не постаревшей мужской руки.

Когда сосед принёс гвоздодёр, Вова кивнул, зачем-то поблагодарил, тут же обругав себя в голове, и зашёл в собственную ограду. Замок на калитке был сломан. Идти до шкафа с инструментами не хотелось, поэтому парень бросил выдергу на крыльцо. Скосил взгляд – дядя Толя подвязывал малину всего в нескольких метрах от него. Наверняка не уходил, высматривая, куда он положит выдергу. Обнадёживало, что дядя Толя рано ложился спать, а парень, наоборот, поздно – биологические часы встречались лишь днём, чему Вова радовался, а офицер, вероятно, не очень.

В одиннадцать часов хлопнула дверь. Дядя Толя лёг спать. Вова вышел на крыльцо и никем не потревоженный долго смотрел на небо. Там куда-то плыли огоньки, собранные в созвездья, а здесь устало шелестели берёзы, чьи нити перемешивали темноту. Вова включил на крыльце свет, и мрак отступил, вернув длинные тени. Осень, обострившая каждый звук, скрылась за границей уличного фонаря. Там, в темноте, что-то скреблось и шуршало. В сломанный воздух поднималась острая душная пыль.

Несмотря на субботу, окон горело мало. Тьму успокаивающе прокалывали вспышки сигнализаций. Автомобильные маячки выглядели глупо, будто могли защитить от наползающей из леса темноты. В будние дни на всю округу оставался только дядя Толя, и по ночам казалось, что живёшь в вымершем мире, над которым по старой смешной привычке ещё светят звёзды.

Иногда Вова отходил на ближайший взгорок, за которым начиналось озеро, откуда смотрел на свой участок: в долгой скрипящей тьме теплилось одинокое пристанище. Над ним раскачивались печальные берёзы, а дальше небо и то, что после него. Было любопытно и страшно, будто живёшь на каком-то странном корабле, который несётся сквозь космос или время, и выходить с его палубы небезопасно – там, за оградой бродит то, с чем не должен встречаться человек. Даже в огород, увлажнённый к ночи, идти не хотелось. Тем более в туалет, который стоял в увитом плющом конце. Вова подошёл к калитке, просунул между дощечек то, что как раз можно было просунуть, и привычно опорожнился, закинув голову в ночь.

На обратном пути калитка раскрылась – пришлось вернуться и плотно прислонить дверцу к столбику, пообещав себе сделать замок. Выдерга по-прежнему лежала на крыльце. Идти с нею за дом, куда не доставал свет, не хотелось. Вокруг фонаря вились последние мотыльки.

У компьютера Вова сделал вид, что занят работой, но за полночь чай снова потянул на улицу. Там похолодало, рот остывал приятной белой дымкой. К запаху тлена примешалась ночная влажность, и голова закружилась от ясности, которая передалась небу – звёзды мерцали высоко и всеядно, ибо видели дальше человека.

По дороге, разбрызгивая щебёнку, кто-то шёл.

Раздался глухой, немного пьяный мат. Показалась мужская фигура. Фонарь, упираясь в спину худенького заборчика, не мог выхватить лица. А вот Вова, вышедший на крыльцо, был как на ладони. В желудке неприятно кольнуло. Сами собой напряглись плечи. В голове на всякий случай промелькнули мысли. Попавшись на глаза, глупо было забираться в дом. Ещё глупее идти к калитке делать своё дело. Пришлось, изображая безразличие, потянуться, засунуть руки в карманы и уставиться вбок.