Все проще, чем кажется - страница 13

Все, что я могла тебе отдать, я отдала. Я только ждала возможности отдать тебе жизнь.

Это было моей единственной надеждой сбежать из твоего рабства.

Я ненавидела тебя.

Ненавидела, ненавидела, ненавидела.

Я ненавидела себя.

Ненавидела, отрицала, отказывалась, не могла поверить, не хотела верить, знала, блевала от самой себя — ненавидела.

Умри, тварь, умри, да когда же ты сдохнешь, скотина, — вся жестокость, вся ненависть к тебе, мой бог героин, вся эта ненависть к тебе стала ненавистью к себе самой.

Жалость к себе душилась ненавистью и отвращением — что жалеть — Это…?

Сдохни, сука, — и заваривалась большая доза героина потому, что я желала умереть от прихода. Выпрыгнуть в окно или порезать вены — хуй, силенок не хватает, опийный шепот крови не пускает, и осознание собственной слабости, что даже сдохнуть не могу себя сама заставить, зная, что не надо жить такой мрази на земле.

Секунды, минуты, дни, недели, месяцы и годы героина.

Секунды, минуты, дни, недели, месяцы и годы говна. Столетия ломок, боли и ненависти.

Мгновенья отчаяния, отвращения и жалости к себе. Столетия из этих мгновений.

Жизнь на дне — жизнь на игле.

Моя кровь принадлежала тебе — мое героиновое болото.

Моя жизнь была твоя — моя конченная, никому не нужная, сгнившая, отвратительная, провонявшая горечью героинового раствора, животная, еле тлеющая жизнь.

Я помню, как-то летом, тем самым, последним летом, когда родители мои уехали на дачу, я зашла к себе домой, зная, что там никого нет, и, уколов себе огромную, действительно огромную дозу героина, поняв, что вот он, передоз, 10–15 минут — и смерть, я пересрала, и, испугавшись, схватив справочник «Желтые страницы». Почему-то принялась звонить вовсе не в 03, я звонила по всем телефонам доверия, которые нашла, и плакала заплетающимся языком им в трубку — помогите, я героиновая мразь, я больше не могу, запишите мамин телефон, я сейчас умру, записку написать нет сил, пожалуйста, скажите ей потом, что я ее люблю, пожалуйста, помогите… Скажите просто маме за меня, чтобы она меня простила, что я ее действительно очень люблю, и что мне очень жаль… Пожалуйста, прошу вас, помогите.

Я смутно помню тихий голос женщины, записавшей мамин телефон и обещавшей сказать моей маме то, что я просила. Я помню, как сквозь наплывающее забытье этот женский голос умолял меня записать один телефон и позвонить по нему, если я выживу…

Я выжила.

Я очнулась через день, на остатках той огромной дозы меня даже не очень ломало, что позволило спокойно позвонить барыге и договориться о его приходе. Прикурив сигарету, я горько задумалась.

Телефон тот я не записала. Я его выцарапала ножом на столе в кухне.

И докурив, я позвонила по нему.

Вопрос, который мне чаще всего задают в жизни:

— Как? Как ты смогла слезть, подскажи, помоги, посоветуй.

Не знаю.

Повезло.

Бог помог.

И та усталая женщина поздно ночью по телефону доверия.

Не тем, что она дала мне тот телефон, нет.

Как и тот ребенок, Артем, она что-то очень сильно задела во мне, что-то шевельнула и расковыряла.

Она единственная, единственная из всех этих работников телефонов доверия, не хотела и не предлагала меня спасти. Она не спрашивала мой адрес, не предлагала вызвать скорую, прислать врачей, разбудить соседей, чтоб они мне помогли выжить, не говорила мне глупых банальностей, что я еще молодая и мне надо сохранить свою жизнь, не успокаивала и не обещала, что все будет хорошо.

Она просто молча и устало выслушала мой героиновый горький бред, перемешанный со слезами и рыданиями, сама попросила мамин телефон, обещала мне обязательно ей позвонить, и спокойно соглашалась с моим желанием умереть, тихо и занудливо повторяя в трубку, что если все так плохо и ты хочешь умереть, и умрешь, значит это действительно лучше для тебя, но если ты выживешь, обещай мне тоже, пожалуйста, что ты сюда позвонишь и сходишь хотя бы раз, ты слышишь меня, девочка? Хочешь умереть — умирай, это только твоя жизнь и ты за нее в ответе, мне очень жаль, что она у тебя так сложилась, я обещаю, что обязательно позвоню твоей маме, но и ты мне обещай, что если ты вдруг не умрешь, ты тоже обязательно позвонишь, ты еще слышишь меня, девочка?