Все реки текут - 2 - страница 8

— Прости меня. Я не знал… Мне мама рассказала, но я не знал, что это было так страшно. Так печально, — тихо сказал Адам, когда Дели замолчала.

— Ничего, — шепотом сказала Дели, стараясь не расплакаться в его присутствии. — Я уже привыкаю.

В этот вечер на пустой кухне она почувствовала настоящую симпатию к Адаму. В тот вечер она не могла и предположить, что, видимо, тогда и родилась в ее сердце первая любовь, которую суждено ей было помнить всю ее долгую жизнь.

В тот вечер, стоя в темной кухне возле охапки принесенных с мороза дров, Дели не знала, что совсем скоро, всего лишь через несколько лет, этому юному молодому человеку, почти мальчику, суждено погибнуть. Погибнуть скорее всего по ее вине…

Реки и слезы — как они похожи.

Река, пересохнув летом, вновь наполняется дождями осенью и талым снегом весной.

Так же и слезы. Высохнут без следа, но жизнь через какое-то время наполнит душу утратами, и родившиеся от этой жгучей боли утрат слезы вскипают в душе и, как их ни сдерживай, все равно прорываются, как ручьи из-под земли, и текут по щекам. И приносят облегчение.

Филадельфия лежала в каюте капитана, бессмысленно глядя в потолок. Из ее синих неподвижных глаз текли не переставая слезы и капали на подушку. Она, казалось, не замечала их. Она смотрела на трех мух, ползавших по белому дощатому потолку капитанской каюты, и вспоминала про… Адама.

Странно, только что она получила телеграмму, что в больнице в Марри-Бридж наконец-то скончался ее муж, Брентон. Да, наконец-то! Жизнь была к нему жестока, почти год лежал он без сознания в больнице — парализованный живой труп, лишь изредка приходящий в себя, но не узнававший дежуривших у него сиделок. Наконец он скончался.

Дели чувствовала облегчение. Теперь она вдова, вдова с четырьмя уже взрослыми детьми, и она лежит и роняет слезы — нет, не о Брентоне, а об умершем давным-давно Адаме. Кажется, какая-то частичка ее души, в самом темном закоулке, до сих пор любит этого юного поэта — милого Адама.

«Странно, зачем он мне рассказывал про Эмму? Да, кажется, ту служанку он называл Эммой, — думала Дели, уставив неподвижный взгляд на мух, все ползавших по потолку. — Боже, как давно это было! Да, еще в девятнадцатом веке! — Дели вздохнула, и ее губы едва тронула улыбка. — И зачем он показывал мне письмо, в котором тетушка Эстер так нелестно отзывалась обо мне? И зачем я вспоминаю про Адама? Нужно думать о похоронах. Но не хочется… Почему судьба распорядилась, чтобы Адам умер, когда мне было всего семнадцать? Ах вот почему! Вот почему я вспоминаю об Адаме, ведь и Брентон тоже, как Адам!.. Он умер так же, как Адам…» Тогда, ночью в лесу, когда они были вдвоем с Адамом, она так и не согласилась быть его до конца. Она не согласилась отдаться ему, и бедный мальчик в отчаянии побежал по лесу и, перебегая овраг по скользкому бревну, поскользнулся и полетел вниз, расшиб голову, потерял сознание, упал лицом в ручей — и захлебнулся. Умер так нелепо, так глупо! «Так же, как и Брентон… Брентон, как и Адам, прыгнул назло мне в воду, под самое колесо парохода, словно искал смерти, которую наконец-то получил».

Дели вздохнула и повернулась лицом к стене. Теперь она лежала точно так же, как лежала когда-то на кровати после смерти Адама тетушка Эстер, только тогда тетя Эстер тихо завывала, потеряв единственного сына, а Дели сейчас молчит.

Дели лежала на той же кровати, на которой столько лет провел парализованный Брентон, после своего прыжка под пароходное колесо оказавшийся беспомощным младенцем на долгие-долгие годы. Для него в капитанской каюте было прорублено большое окно, почти во всю стену, чтобы он смотрел на реку, лежа долгими днями без движения. Проклятое колесо «Филадельфии» ударило его по голове, видимо, произошло сильное кровоизлияние в мозг, и теперь после долгих лет борьбы за жизнь Брентон скончался.

Его погубила она — «Филадельфия», пароход, их пароход — старомодный, колесный, нещадно дымящий своей трубой, пароход «Филадельфия», названный так в честь ее — Дели.

Дели тихонько всхлипнула и закрыла глаза. Она почему-то вдруг почувствовала, что ее жизнь закончилась. И это чувство посетило ее, несмотря на то что у нее четверо, можно сказать, взрослых детей, что ее ждет и, видимо, любит Аластер. Но почему же такое чувство? Или оттого, что настоящей любви к Аластеру она не чувствует — к этому холеному и несколько манерному торговцу шерстью, с его изящными руками и маленькой аккуратной бородкой. К Аластеру тянется ее тело, но душа… сейчас мертва.