Все сказки старого Вильнюса. Начало - страница 31

Или нет.

Сказал Лене:

– Мне с самого начала следовало заподозрить неладное. Если в деле фигурирует белый кролик, можешь начинать писать прощальное письмо своей голове. Но заметь, я ни на что не жалуюсь.

– Еще бы ты жаловался, – пропищала крольчиха.

Ну, то есть не она, конечно. Сам пропищал. Все сам. И уснул тоже сам. В смысле один-одинешенек. Зато проснулся от шума воды и яркого света, как вчера. И Рут снова была здесь, в пижаме с медвежатами, маленькая, рыжая, растрепанная, немного хмурая спросонок, такая знакомая, настолько привычная, родная, своя, словно вместе росли, или хотя бы снились друг другу с детства – вот как сейчас.

– Очень мило, что ты оставил в раковине всего одну чайную чашку, – сказала Рут. – Но это не облегчило мою участь. Скорее наоборот. Я эту чертову чашку уже несколько минут тру, никак не могу ни домыть, ни просто отставить в сторону. Что, в целом, успокаивает. Нормальный такой себе сон, из разряда особо дурацких. Впрочем, теперь появился ты, и это отлично. Есть кому пожаловаться, что у нас тут сейчас зима – несложно было догадаться заранее, но я, конечно же, не догадалась, взяла с собой полный чемодан футболок и сарафанов, а здесь плюс одиннадцать, лютый аргентинский август, для них все равно что февраль, а больше всего это похоже на наш виленский октябрь, который как раз наступит, когда я вернусь домой. Данкины свитера мне велики, но ничего не поделаешь, хожу, надев один на другой и закатав рукава, такая смешная короткая толстая тумбочка, видел бы ты! Зато нынче побывала в квартале Палермо искала там дом Борхеса; как ни странно, нашла. Познакомилась в соседнем баре с прекрасной безумной англичанкой, она уже несколько лет тут живет. Узнала от нее имена двух главных местных ветров: юго-западный Памперо и юго-восточный Судестада, мальчик и девочка; уверена, что у них роман, и они счастливы вместе, хотя дуют, конечно, по очереди. Я сейчас очень лирически настроена, вот и выдумываю всякую чушь. Зато могу хвастаться, что в Буэнос-Айресе у меня уже целых четыре друга: два ветра, англичанка и Борхес. Но мне все равно мало. Я по тебе скучаю, представляешь? Гуляла сегодня, глазела по сторонам и думала: «Вот бы показать это Эду»… Ох, прости! Ты просил не сокращать твое имя, я помню. Но я не нарочно. Оно само!

Сказал:

– И черт с ним. Я так рад, что ты по мне скучаешь! На таких условиях можешь сократить меня хоть до одной буквы Э.

– Похоже, к тому все равно идет, – усмехнулась Рут. – Но учти, если завтра выяснится, что ты снова помнишь, как я мыла посуду на кухне, и этот наш разговор, я буду все отрицать. Неловко наяву признаваться почти незнакомому человеку, что соскучилась. А во сне само вырвалось. И почему-то нормально. Как будто так и надо. Такой уж дурацкий сон.

– Отличный сон. Но договорились, наяву я тоже сделаю вид, будто ничего такого не слышал. И сам не стану говорить, что счастлив тут, как последний дурак – просто от того, что живу в твоем доме, хожу по твоему городу, кормлю твоего кролика, и вдруг выясняю, что у тебя полотенца такого же цвета, как мои, и простыни, и Моцарт…

– Мой Моцарт такого же цвета, как твой?

Смеялись совсем как наяву. Только Рут при этом продолжала терзать чашку. Похоже, действительно не могла перестать ее мыть.

Добавил, досмеявшись:

– И письма я тебе наяву не отправлю. Потому что письма – это уже совсем страшный компромат на меня. Взрослые люди такого друг другу не пишут. А я уже штук восемь накатал.

– Нет уж, письма пожалуйста, отправь, – строго сказала Рут. – Потому что, во-первых, все равно проговорился. А во вторых, я же действительно скучаю. Зря, что ли, ты снишься мне каждую ночь?

Молчал, совершенно потрясенный тем, как складывается их разговор. В такой ситуации уже все равно, кто кому снится. И как это вообще возможно. И кто сошел с ума, вернее, кто сошел с ума первым. Потому что теперь-то, пожалуй, оба. И, господи, как же это хорошо.

– Слушай, – сказала Рут, – я тебя особо не расспрашивала, хотя ужасно хотела. Но наяву казалось бестактным лезть в чужие дела, я так не могу. Но сейчас-то можно, а даже если нельзя, все равно спрошу: а чего тебя вообще понесло в Вильнюс? Да еще на целых два месяца. Какие у тебя здесь дела?