Все ураганы в лицо - страница 24

— А устроились вы прямо-таки по-губернаторски, — сказал Жуков со злым весельем. — Никто не надоедает, да и постороннего глаза поменьше…

Но Жуков все же плохо представлял, с кем имеет дело. За последние дни Фрунзе успел приглядеться к нему. И понял: этот человек поможет выйти на свободу! Фрунзе думал о побеге с самого первого дня пребывания в тюрьме. Во время прогулок изучал расположение корпусов, сторожевых будок, знал, где находятся мастерские, знал уязвимые места, которые стражникам никак не прикрыть огнем. Он оценил все опытным глазом.

И когда надзиратель стал говорить о том о сем, о давней мечте зажить своим хуторком, Фрунзе перебил его:

— Я в состоянии помочь вам, Иван Парамонович. Нужно только вызвать сюда моего брата Константина, он земский врач в одном из сел Казанской губернии. Доберется в два счета. Ну а потом, когда он приедет, передадите ему письмишко от меня. Там все будет оговорено, и вы получите то, что нужно.

Жуков не смешался, не растерялся.

— А чем я смогу отблагодарить вас?

— Не стоит благодарности. Вам придется впустить в мою камеру на полчаса Кокушкина и Ростопчина. Они помогут мне пробить стену и распилить решетку.

Надзиратель крякнул. Вот такого прямого разговора он все-таки не ожидал. У этого парня железная хватка.

— Так вы же не знаете, сколько я могу запросить.

— Знаю. Две тысячи.

Жуков вытаращил глаза, потом рассмеялся.

— Да откуда же вы знаете?! Я никому ни-ни… Ей-богу, две тысячи! Так я и прикидывал. Ведь поделиться кое с кем придется.

— Не сомневайтесь, Иван Парамонович.

— Задали вы мне задачу, барин. Да вы сам черт, наверное: говорит, знаю — две тысячи!.. Ну, распотешил старика. А ведь и взаправду, меньше никак нельзя. Все-таки пораскинуть мозгами нужно.

— Думайте, только не затягивайте.

— Так и быть. Семь бед — один ответ…

Теперь, когда появилась реальная надежда вырваться на волю, Фрунзе овладело нетерпение. По ночам в тревожных снах он видел себя уже на свободе, разрабатывал хитроумные планы нападения на централ, собирал свои дружины. Распахивались железные ворота и двери камер… Просыпался в ознобе, долго глядел, ничего не соображая, на окно, забранное решетками, сквозь которые лился яростный лунный свет.

С Павлом Гусевым он встречался на прогулке. Подбадривал:

— Держись, Паня, ждать осталось недолго.

Он посвятил Павла во все детали предполагаемого побега. Брат Костя знает несколько явок в Шуе, в Иваново-Вознесенске, он все устроит. Подследственные Кокушкин и Ростопчин согласились помогать.

Брат был на четыре года старше Михаила. Они вместе учились в гимназии. Потом Константин поступил на медицинский факультет Казанского университета, стал врачом. Его взяли на русско-японскую войну, отправили в Порт-Артур. Вернулся с Дальнего Востока и поселился в Петропавловском, Чистопольского уезда, Казанской губернии. Казалось бы, не так уж далеко от Иваново-Вознесенска и Шуи, но с братом за последние годы Михаил виделся всего два раза. Они были слишком разными людьми. Константин не осуждал Михаила, сочувствовал революционерам, всегда готов был выручить брата из беды, но политики сторонился. «Каждый из нас лечит общество, как умеет, — говорил он Михаилу. — Я отвечаю за мать, за сестер, за свою семью, и что будет, если я уйду в политику? У меня ты всегда найдешь безопасное пристанище. И твои товарищи тоже». Он был скромным, тихим человеком, увлеченным своим делом. Михаил ему доверял, в последнюю встречу дал несколько явок на случай, если брат захочет с ним повидаться. Конечно же, Константин все устроит. Ему легче все устроить, так как он не находится на подозрении у жандармов и полиции.

Отправив через надзирателя письмо брату, Михаил Фрунзе стал ждать его приезда. Перелезть через тюремную ограду — это еще не все. Кто-то должен стоять с коляской и одеждой по ту сторону, кто-то должен укрыть на время, достать паспорт… Побег из тюрьмы — целое искусство, еще плохо изученное, хотя вся Россия покрыта тюрьмами, казематами, каторжными централами… Каждая тюрьма имеет свои особенности, свои плохо защищенные места.

Заключенному, замыслившему побег, всегда кажется, что он самый хитрый и умный, сказало одно служебное лицо, совсем недавно прибывшее во Владимирский централ. До откомандирования во Владимир лицо значилось помощником начальника Петербургской пересыльной тюрьмы и прославилось тем, что замучило не один десяток политических. Усердие лица было замечено Столыпиным, и министр решил, что лучшего начальника для Владимирского централа трудно сыскать.