Все волки Канорры - страница 18

В самом начале, когда сон как рукой сняло от диких звуков, доносившихся с первого этажа, обитатели замка повскакали с постелей каждый со своей версией происходящего. Зелг, лихорадочно надевая сапоги и безуспешно нашаривая шлем, который, разумеется, ждал своего часа в оружейной, полагал, что демоны нарушили мирный договор и обстреливают замок из огненных катапульт. Его отражение, живущее, по обыкновению, собственной жизнью, уже стояло у постели в полном боевом облачении, при мече, с Луком Яростной Тещи за плечами и почему-то со знаменем Илгалии, готовое идти на стены сражаться за свободу и независимость некромантов. В общем и целом, с ним был согласен генерал Топотан, с той только разницей, что он еще не определился с противником. Перед его мысленным взором стоял полк циклопов, которые метко швыряли в стены и башни огромные каменные глыбы.

Узандаф Ламальва да Кассар спросонья подумал, что это ломятся в двери недовольные проигрышем на вчерашних бегах таракано-зомби. Бега на редкость его порадовали, так что недовольных могло быть в пугающем изобилии. Мадарьяга, Гампакорта и Борромель грешили на Галеаса Генсена и его скверную привычку самопроизвольно возникать в неподходящих местах в самое неподходящее для этого время.

Дама Цица, несомненно, посчитала бы виновницами переполоха любвеобильных амазонок, пытающихся слиться в экстазе с великолепным минотавром, невзирая на героическое сопротивление последнего. Но дама Цица гостила на острове Нуфа, и воинственные девы как раз показывали ей ручей, через который Такангор перескочил одним махом; озеро, в водах которого Такангор совершил омовение своих могучих рук, и пещерный храм Адриэн, возле которого Такангор вдохновлял Зелга на смертный бой с Кехертусом. Складывалось впечатление, что недолог тот час, когда и сам храм Адриэн будет переименован в храм Такангора. У нас нет доказательств того, что в этот прекрасный рассветный час дама Цица думала именно о Такангоре, но она совершенно точно не думала о нарушителе утреннего спокойствия.

Кехертус с Гигапонтом были склонны возложить ответственность за происходящее на Бумсика с Хрюмсиком, а сонная Гризольда уверяла душу Таванеля, что это происки его псевдо-тезки. И никто, никто из них не угадал.

Ворвавшись в тронный зал, они с недоверием и ужасом уставились на сцену жестокого побоища, которое разыгрывалось между Думгаром и доктором Доттом. Привидение висело под самым потолком, отчаянно размахивая рукавами черного халата, а голем швырял в него все небьющееся, что попадало под его каменную десницу. Достойный дворецкий всегда осуждал тех, кто рвет и мечет по любому поводу. Он полагал, что следует выбрать что-то одно, его и придерживаться. Лично он выбрал — метать.

— Думгар! — закричал Зелг, глядя, как отправляется в полет монументальных размеров щит побежденного Валтасеем людоеда. — Это же Сильно Загадочный щит, который вы запрещали трогать руками! Думгар!

—Он самый, – невозмутимо отвечал голем, выбирая следующий снаряд. — Доброе утро, ваша светлость. Как почивали? Доброе утро, господа.

— А-а, — произнес Мадарьяга, чувствуя, что ему не хватает запаса слов, которого прежде хватало, чтобы живописать любую, даже самую необычайную картину. — Э-ээ-э.

Перед мысленным взором Такангора возник светлый образ Мунемеи, принципиально не одобрявшей междометий. Если тебе есть, что сказать, говори; если нет — не сотрясай воздух, — наставляла она, и он с ней соглашался; но вампира было легко понять и простить. Минотавр описал широкий круг по тронному залу, обозревая следы разгрома.

— Зачем это вам? — поинтересовался он. — С особой целью — или так? Каприз?

—Вот именно, — расстроился Зелг.

Он любил своего дворецкого, любил свой замок, любил и доктора Дотта. Чего-то одного он вот-вот мог лишиться.

По залу прокатился мелодичный звук, как если бы Думгар бил в гонг, созывая их к обеду. Но на сей раз гонг был использован не по назначению.

— Ты еще пожалеешь, — пообещал Дотт, выныривая из-за лепного василиска.

— Хороший бросок, — одобрила Гризольда, пыхая трубкой.

— Гризя! — мягко укорил Таванель, следя за траекторией серебряного блюда. — Это же наш добрый друг доктор Дотт.