Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв - страница 13

стр.

— Равняйсь! Смирно!

Прежде чем его громогласная команда отразилась от стен, у него в руках оказался большой никелированный револьвер, точный двойник того, что держал Эд Гроб, и ясно видный всем оцепеневшим от его голоса. Эд Гроб расслабился. Мрачная улыбка заиграла на его искаженных шрамами губах.

— Рассчитайсь! — заревел он голосом, под стать глотке Могильщика.

И для того, чтобы их лучше поняли, они четыре раза выстрелили в недавно отделанный потолок.

Все оцепенели. Не было слышно даже шепота. Никто не отважился даже вздохнуть.

В свое время Эд Гроб убил человека за то, что тот испортил воздух. Могильщик прострелил оба глаза человеку, держащему заряженный автомат. В Гарлеме говорили, что эти два черных детектива могут убить мертвеца в гробу, если тот пошевелится.

В следующее мгновение в зал вбежали полицейские, которые были на улице. Прибывшая только что группа из отдела по расследованию убийств ворвалась, готовая к бою: впереди лейтенант и два детектива с поднятыми пистолетами, третий детектив держал автомат. За ними следовал лейтенант Андерсон, за ним по пятам — Хаггерти, а сзади их прикрывали два копа в униформе.

— Что такое? Что случилось? — хрипло заорал лейтенант из отдела по расследованию убийств.

— Ничего особенного, это всего лишь два ковбоя с ранчо Гарлем взяли в окружение шайку грабителей, — сострил Хаггерти.

— Боже правый! Будьте хоть немного поосторожнее, парни, — едва отдышавшись, сказал Андерсон. — Вдобавок ко всему, что случилось, вы чуть не заставили нас всех наложить в штаны.

— Мы всего лишь попытались привести в чувство этих людей, — сказал Могильщик.

Лейтенант из отдела по расследованию убийств поглядел на него широко открытыми от изумления глазами:

— Ты… ты имеешь в виду, что все, что вы хотели, — это попытаться взять у них свидетельские показания?

— Это действует, — сказал Могильщик.

— Это успокаивает, — сказал Эд Гроб. — Обратите-ка внимание, как стрельба подействовала на их нервы.

Все глаза повернулись к притихшим людям, столпившимся у заднего выхода.

— Ну, будь я проклят, — сказал лейтенант из отдела по расследованию убийств. — Теперь я, кажется, повидал все на свете.

— Ничего подобного, — сказал Хаггерти. — Вы еще ничего не видели.

— Фургон уже здесь. Мы собираемся отвезти всех этих людей в участок для дачи показаний, — сказал Андерсон.

— Дайте нам сначала минут пятнадцать пообщаться с ними, — попросил Могильщик.

После короткого молчания, которое последовало за этим предложением, бармен сказал:

— Не разрешайте им допрашивать нас, шеф. Я расскажу вам все, что случилось.

Все глаза обратились к нему. Это был упитанный, интеллигентного вида человек, лет тридцати пяти, которого можно было принять за баптистского проповедника из какой-нибудь конгрегации победнее.

Поняли, что я имел в виду, — сказал Хаггерти.

— Ну, полно, — поморщился Андерсон. — Твое остроумие нуждается в смазке.

5

— Все началось со Змеиных Бедер, — сказал бармен, полируя стакан, который он держал в руках.

— Змеиные Бедра? — недоверчиво сказал Могильщик. — Тот, что переодевается в женщину в «Даун-Бит-клубе», выше по этой улице.

— Танцор, — поправил бармен с непроницаемым лицом.

— Ну и какое он принимал во всем этом участие? — спросил Эд Гроб.

— Никакого. Он просто танцевал. Он танцевал снаружи, а мы смотрели на него и поэтому-то видели, как все это происходило.

— Без пальто или шляпы? Сам по себе? Он сам, по своей воле вышел отсюда и пошел на улицу танцевать в такую погоду без шляпы или пальто? — на лице Могильщика было написано недоверие.

— Он просто издевался, — объяснил бармен. Он посмотрел стакан на свет, поплевал на него и снова принялся полировать, — он завел себе новую любовь и подло бросил человека, который прежде был его любовником. Вы знаете, как ведут себя такие люди; когда они разъярятся на вас, они выходят на улицу и начинают затевать против вас скандал.

— Кто этот человек? — спросил Эд Гроб.

— Простите…

— Человек, который был его прежним любовником.

Бармен долго искал, на чем остановить свой взгляд, и наконец уставился на стакан, который полировал. Будь кожа посветлее, на лице можно было увидеть румянец смущения. Наконец он прошептал: