Всего три дня - страница 9

Антоненко отдавал себе отчет в том, что его рассуждения — плод плохого настроения, вызванного этой непривычной для него одуряющей жарой и духотой, этой теснотищей. И конечно же напутствием Вики, когда его вызвали по тревоге из гостиницы. По-своему, разумеется, она права: в день приезда муж оставляет ее одну с малышкой на руках в гостинице, среди незнакомых людей. А она и так простить не может его за то, что он, имея право выбора как отличник, напросился при распределении в этот богом забытый край — к черту на кулички, как она говорила. Дескать, видали, какой сознательный выискался!

Пока на скорую руку собирался, много обидного пришлось выслушать от нее. Даже пообещала, что уедет к матери, пока он «на своих учениях раскатывает». С нее станется, чего доброго! Вот и воюй, когда у тебя тыл такой шаткий. Он вспомнил сердитое лицо Вики — тонкие брови сломлены, уголки губ дрожат от обиды, вот-вот расплачется, но в глазах нет слез. Самолюбивая очень, слабости не покажет. Всю жизнь в большом городе жила, а он возьми да и увези ее в пустыню. Обманул, получилось. Она рассчитывала, что муж, если не в адъюнктуру поступит, то хоть город приличный выберет. Интересно, а как насчет «рая в шалаше», любви? М-да, не место здесь для анализа чувств. Но все равно настроение уже испорчено.

А ведь поначалу он обрадовался вызову посыльного: как хорошо, думал, что с корабля на бал, что с первого дня может показать себя. Выбор места службы совпадал с темой его диплома, в котором он разрабатывал принципы управления огнем дивизиона в горах и пустынях при современных методах ведения войны. И сейчас ему хотелось убедиться на практике в своей правоте, понаблюдать, как в таких условиях работает Савельев. Как ни крути, что там на него ни наговаривай насчет «стариковских штучек-фокусов», а подполковник все же полтора десятка лет здесь служит. Есть, наверное, что перенять у него — практика большая.

Так что, при всем своем недовольстве, Антоненко внимательно присматривался к дивизиону. И успел уже заметить спокойную деловитость, какую-то особую, как ему показалось, подчеркнутую дисциплину солдат. В его батарее построение колонны не обходилось без беготни и шума, уже на этом этапе учения он срывал голос до хрипоты, беспокоясь за то, чтобы на марше ничего не случилось. А здесь никому и ничего не приходилось напоминать. Савельев отдал команду — и через несколько минут тронулись в путь. Разве что во второй батарее он видел излишнюю на общем фоне суету: чернявый комбат сам носился между машинами, проверял сцепку орудий, отпущены ли рессоры на них, еще какие-то мелочи. Антоненко вряд ли обратил бы на это внимание (сам в бытность командиром батареи так поступал), если бы у других не было по-иному: командиры орудий доложили о готовности взводным, они — комбатам, те — Савельеву, и — «По машинам!». Однако старший лейтенант запомнился своим усердием — так надежнее, когда лично убедился, что у тебя в батарее полный порядок. Как говорится, доверяй, но проверяй, чтоб потом глазами не хлопать.

Не мог Антоненко не отметить и мастерства водителей — в такой густой пыли, по такой дороге колонна идет на приличной скорости, ровно, словно соединенная невидимым канатом, Савельев еще ни разу не потревожил радиста, чтобы напомнить командирам батарей о соблюдении дистанции между машинами. И ни одной пока остановки из-за поломок, а комдив говорил, что техника старая, после передачи дивизиона будет списываться…

И даже при этой своей объективности майору Антоненко все-таки не удавалось подавить раздражение. Сейчас, когда он знал, что едет на учения в роли стажера Савельева, его присутствие здесь казалось ему ненужным и бессмысленным. Он уже старался забыть, что сам хотел поехать, и оправдывался перед собой тем, что будто бы не посмел возразить генералу, когда тот приказал: «Поезжайте с дивизионом. Вот вам случай познакомиться с Савельевым. Польза большая будет. Он вас введет в курс дела». Но майор Антоненко опускал последние слова комдива: «Если, конечно, есть желание».

Первый год он, что ли, в армии, чтобы придавать значение этим словам? Тем более что утром, когда представлялся генералу, разговор был обстоятельный.