Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6 - страница 39

Женщина улыбнулась и грациозно провела рукой по волосам:

— Солнце уже поднялось и я хотела пригласить вас к завтраку. Поэтому милости прошу — извольте оба спуститься вниз.

Она сделала несколько шагов к двери; затем, остановившись, ещё раз с улыбкой осмотрела нас — и тихо удалилась.

Мистер Говард улыбнулся ей вслед и сказал:

— Соня — замечательная женщина и жена, но всё-таки она решила оставить свою фамилию.

— Но ваша, мистер… Мне казалось, что ничего не может быть лучше «Силы Любви»[4]! Я, признаться, сперва даже не мог предположить, как с такой фамилией можно писать «чёную мистику», но теперь вижу, что в самый раз! Только Мастеру Любви дано быть классиком своего жанра! — выпалил я на едином дыхании. Хозяин дома собрал листы листы рукописей по-порядку и подал мне:

— Надеюсь, вы сохраните их, мой друг?

— С этой минуты у меня нет ничего дороже! — воскликнул я, складывая листы вдвое и пряча за пазуху. — Завтра же эти произведения станут известны моим друзьям!

— Тогда можете приготовиться к тому, что они посчитают вас по меньшей мере фантазёром, — мистер Говард одёрнул на себе халат и поправил пояс. — Что ж, тогда, как сказала Соня, прошу вас спуститься вниз!

Завтрак прошёл превосходно; мы втроём сидели возле камина и разговаривали. Я поинтересовался, почему же мой гостеприимный хозяин «добровольно ушёл из жизни»? почему он сделал это в тот момент, когда его популярность начала стремительно подниматься вверх? Он немедленно вскинул на меня свои умные, проницательные глаза:

— Одиночество, молодой человек! Мне его просто не хватало: вот и все причины моего удаления из общества мне подобных.

— Но ведь Лавкрафт был и так слишком одинок — он никогда никого не принимал; никто и никогда не видел его на улицах; говорят даже, что он даже заколотил досками окна в собственном доме, чтобы не общаться с Солнцем! Неужели и этого было мало? — не удержался я.

— Наверное, мало, — хозяин особняка переглянулся с женой. — А что касается славы, поклонников — да будет вам известно, молодой человек, что слава способна развратить какой угодно талант, если человек ей поддастся. Ну, скажите мне: разве можно что-либо сотворить стоящего, купаясь при этом в лучах славы и поклонения? Нет, творение лишь тогда будет прекрасным, если его создатель обособится, исчезнет из мира людей, скроется где-нибудь в горах, непроходимых лесах или труднодосягаемых пещерах. Что случилось бы, например, с Бахом, начни он творить свою музыку в пьяном кабаке, под крики и ругань завсегдатаев? Или с Ницше, развивай он свою философию в вагнеровском театре? Имели бы мы, люди, в таком случае замечательного композитора и замечательного мыслителя? Нет, нет и ещё раз нет! Среди людей творить невозможно — среди них возможно лишь существовать.

— Но ведь вы продолжаете творить?

— Конечно! Время от времени я появляюсь на земле, приплывая из океана вместе с Соней…

— …как семейство Маршей к рифу Дьявола, — не удержался я.

— Да, Царство Глубоководных описано мной довольно точно — обряды, дворцы, сады и тому подобное.

— Ужасно напоминает язычество, даже демонические культы.

— Естественно! — согласился хозяин. — Там нет места христианскому Богу и святым. Они предлагают отнюдь не то, что может удовлетворить человека после смерти.

Соня разливала кофе в чашечки, слушая наш разговор. Шторы на окнах были подняты; ранний свет заливал комнату. Буря совершенно улеглась; невозможно было даже поверить в то, как ужасно она свирепствовала ночью. Я надел свой пиджак, переложив рукописи в один из боковых карманов; одежда была ещё тёплой от близкого соседства с камином и мне было несколько жарко в хорошо натопленном помещении. Поднося маленькую фарфоровую чашечку к губам, я осторожно глотал горячий кофе, а хозяин дома, сидя в кресле, по-стариковски обхватив руками колени, рассказывал мне о своей переписке со знакомыми.

У меня постепенно улетучивались все подозрения по поводу розыгрыша и недоверие к речам гостеприимного худого мужчины. Конечно, трезвый рассудок продолжал вопить мне на ухо: «Этого не может быть!», но можем ли мы, имеем ли мы право всегда руководствоваться подобной вещью? В моём ночном и утреннем происшествии не было ничего обычного — наоборот: всё было из ряда вон выходящим. Мог ли я объяснить это разумно? Никогда. Вернее, не мог объяснить этого материалистически, но мистическое наитие — вечно неусыпно в каждом человеке. Что же получается? Получается то, что в данную минуту передо мною никто иной как Лавкрафт помешивает ложечкой кофе в чашке; и именно он подарил мне три своих неизвестных никому произведения, сделав на них дарственную надпись. Если всё это не укладывается в голове, можно ли понять и поверить в это душой?