Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6 - страница 63

Так совершенно случайно на полке одного из стеллажей в самой глубине читального зала мне попался перевод «Некрономикона» Абдуллы Аль-Хазреда, о котором до того момента мне доводилось слышать лишь сомнительные слухи и домыслы. Состояние находки было ужасным — старая папка с затёртыми и измятыми листами, покрытыми плохо пропечатанными, а местами и дописанными от руки разрозненными отрывками английского текста, неумело переведённого с латыни. Оригинал, как оказалось, хранился здесь же в университете, но, сколько бы я ни упрашивал работников библиотеки, выдать его мне отказались, сославшись на ветхость древнего фолианта. Да к тому же после попытки выкрасть книгу в 1928 году, закончившуюся тогда, по их словам, для грабителя страшной гибелью, её вряд ли когда-нибудь ещё извлекут из книгохранилища.

Теперь же я понимаю, что далеко не состояние книги было причиной отказа, а самый настоящий страх перед жуткими последствиями, к которым может привести её чтение. Ведь даже те несчастные отрывки перевода, что мне удалось прочитать и скрупулёзно переписать в свой блокнот, произвели на меня неизгладимое впечатление. Ледяной ужас волнами окатывал меня, когда я вчитывался в строки откровения Безумного араба. Оно повествовало о великих Древних богах: о могучем Ктулху, спящем в затонувшем городе Рлайх, о Чёрном козероге лесов Шаб-Ниггуратх, о вестнике и хранителе проклятой мудрости Ньярлатхотепе, о слепом повелителе демонов Азатоте, и о Йог-Сототе, что есть Врата и Ключ.

Прочитанное показалось мне до того странным и необычным, что в какой-то момент я даже усомнился, а не пытаются ли меня одурачить, выдав за перевод легендарного «Некрономикона» какие-то непонятные сочинения пациентов Аркхемской лечебницы? Но мои размышления были неожиданно прерваны подошедшим молодым человеком. Лет двадцати, непомерно высокий, он перегнулся через стол и навис над лампой, отчего тени, упавшие на его косматое лицо, придали ему какие-то отталкивающие звериные черты. Но больше всего меня поразили его глаза странного тёмно-красного оттенка, какого не бывает даже у альбиносов.

— Ерунда это всё, — пробасил он неестественно резонирующим голосом, кивнув на лежавшие передо мной листы, — там и трети книги нету. В Данвиче вы бы больше нашли.

— А в Данвиче тоже есть библиотека? — спросил я, совладав с собой. Но молодой человек поспешил скрыться за стеллажами. — Постойте, как вас зовут?

— Сэм Раут, третий курс, — бросил он, ехидно ухмыльнувшись.

Я машинально сделал пометку в блокноте: «Сэм Раут, Мискатоникский университет, III курс факультета…» — и было бросился вдогонку, чтобы узнать какого именно факультета, но в библиотеке его уже не было. Мне больше ничего не оставалось, как вернуть взятые книги на свои места, в том числе и папку с переводом «Некрономикона», и разочарованно отправиться в снятую на ИстЧёрч-стрит комнату, перекусив где-нибудь по дороге.

Той же ночью я долго не мог уснуть, размышляя над прочитанными отрывками из мрачного писания Аль-Хазреда, словами Сэма Раута и выстраивая направление моих дальнейших поисков. Но постепенно мысли стали путаться, и меня одолел сон, очень беспокойный. Мне грезилась какая-то зловещая фантасмагория — игра света и тени, невообразимые переливы красок, изменявшиеся в такт космическим ритмам. И среди всего этого хаоса из ниоткуда появлялись и исчезали чудовища, каких не могло породить даже самое богатое воображение. Разве что больной разум сумасшедшего.

Тяжёлые сновидения не прошли бесследно, и наутро меня одолела сильнейшая мигрень. Боль пульсировала и отдавалась в голове, словно повторяя ритм какофонии из ночных кошмаров. Её не смогли унять даже лекарства, запитые водопроводной водой с необычным горьковатым привкусом. Так что до полудня я оставался в комнате, разбирая свои чемоданы, ещё покрытые пылью Центрального вокзала Нью-Йорка. К вечеру мне всё же стало лучше, и я вышел прогуляться на свежем воздухе по Аркхему, а заодно разузнать что-нибудь об упомянутом Сэмом Раутом Данвиче.

В лучах заходившего солнца, Аркхем навевал какую-то странную тоску. Его лабиринты узких улочек, между теснящихся друг к другу домов, хранили множество тайн, а нависавшие над ними фронтоны и мансарды с двухскатными черепичными крышами, выглядели и вовсе мрачно. Всё в этом городе было настолько древним, что, казалось, время в нём просто остановилось. Даже новые постройки ничуть не выбивались из общей картины этого старинного колорита и гротеска.