Вселенная Метро 2033 - страница 5

Усадил жену, привычно огляделся по сторонам. Чисто. Пристроился рядом.

— Тайну третьей ступеньки помнишь?

— Нет, а что это?

— Не знаешь? Правда?! Вот ведь… Теперь и не покажешь, памятника-то нет!

— Тогда и говорить не надо было…

— Ладно, не дуйся… Смотри. Мы как раз вовремя…

Удивительное это время, рассвет. Уже не ночь, но ещё и не утро… Всего несколько минут, а всё вокруг изменяется так, что не узнаешь. Как переход из одной реальности в другую.

— Солнышко встаёт… А ты знаешь, ведь я до этого ни одного рассвета не видела.

— Поспать любила?

— Любила…

— А, как же, гулянье до утра?

— Ну…

— Эх, соня-засоня! Мультик помнишь? «Паровозик из Ромашкова»? Что он там говорил? Если опоздаешь на рассвет…

— С рассветом, кажется, он сказал: «Если опоздаешь с рассветом, то опоздаешь на всю жизнь».

— Не важно. Главное, мы с тобой всё-таки не опоздали.

— Не опоздали… Только всё равно поздно.

— Почему?

— Просто. Может, совсем не надо было бы под землю себя загонять, чтоб оценить всё это?

— О, да ты у меня философ! Только мы-то с тобой вроде как тут ни при чём…

— Вроде как…

— Ладно, Сенека, смотри вниз, во-он туда. Сейчас как раз хорошо видно. Видишь, это Волга, у неё вода прозрачная и темнее. А вот Ока, вода мутная. Получается, что две реки в одном русле. Такого больше нигде не увидишь!

— Точно-точно. Не увидишь…

По правде, зрелище завораживало. Вроде, и ничего такого, вода разного цвета… Но если бы могла, она тоже бы ходила сюда каждый день.

— Машка, не иронизируй, я знаю, что ты подумала… Ты не понимаешь, почвы здесь разные, вот и цвет разный! Ока-то по известнякам течёт. И обе реки большие! Одинаково большие!

— Ладно… ладно. Больше не буду, — женщина засмеялась: это ли грозный разведчик? Заводится с полуоборота. Смешной.

— Скажи, а тут опасно?

— Не знаю. По мне — так нет. Особенно летом. В лесу еще куда ни шло, там всё-таки звери. А в городе? Ну, собаки одичавшие… Так это надо быть глупее паровоза, чтоб против человека с оружием… Хотя, как ни крути, а хозяева-то здесь они…

— А люди? Как думаешь, выжил кто на поверхности?

— Не встречал.

Илья замолчал. Его самого занимал этот вопрос. Очень хотелось, чтоб жизнь сохранилась ещё где-то. Наверняка сохранилась. Только вот не встречал он никого… Может, и к лучшему, правда.

— Не встречал, возможно, что и жив до сих пор из-за этого.

— Почему думаешь так?

— Зверь убивает, если есть хочет. Или защищается. А человек убивает ещё и просто так, «из любви к искусству».

— Почему сразу «убивать»? Может, они вполне мирные.

— Может. Может, и мирные.

— А вопрос можно?…

— Валяй! — что за вопрос, интересно, такой? А, не важно, сегодня всё равно всё можно. Можно гулять без противогазов, можно подсмеиваться над ним, можно даже сердиться на него, и обижаться на пустом месте.

— Ты не рассказывал никогда… На тебя нападали… незнакомые звери?

— Конечно. Все незнакомые были. Мы с ними как-то визитными карточками не обменивались, имён друг у друга не спрашивали…

Зуев, естественно, прекрасно понял, что имеет в виду жена: сказки про ужасных монстров сочинялись самими разведчиками «для поддержания тонуса», и имели успех почище сказок братьев Гримм.

— Я серьёзно.

— И я серьёзно, — он засмеялся. — «Там на неведомых дорожках полно невиданных зверей. Избушка там, на курьих ножках стоит без окон, без дверей» …Успокойся, нет здесь неведомых зверей. Такие — да. Бывало. Только я бифштекс неудобный, сам кого хочешь проглочу! Ам-ам!

— Хабалка… - Маша ткнула его кулачком в бок.

— Ага. А ещё балбес…

Они оба засмеялись.

Зуеву было хорошо. Наверное, от того, что он видел, знал — хорошо сейчас было и Маше. А ещё чувство вины, которое он испытывал перед женой последнее время, куда-то пропало. Впервые за многие годы, он был счастлив по-настоящему.

— Спасибо тебе, — Маша погладила мужа по голове, — Пошли? Жарко становится.

Маша умерла через три недели. Всё это время Зуев не отходил от жены. А когда похоронил, ушёл наверх, в очередной поиск. Обратно он не вернулся.

Он бывший сталкер и бывший сотрудник МЧС. Теперь он наставник для молодых, некоторая часть их подготовки — его дело. Он давно не приглядывается к «материалу», с которым работает. Жизнь стала серой и однообразной… Он сам сделал ее такой.