Всем смертям назло - страница 37
Сторож долго молчал. Потом сказал в раздумье:
— В классе-то их много было. И с беляками ушел не один. Не может того быть, чтобы вы только по одному этому заподозрили...
Шумилов прервал старика:
— Верно вы подметили. Не по одному этому. А по вашим словам об этом человеке, предавшем вашего сына... Вы сказали, что белые поймали его на чем-то, запугали и заставили выдать всех, кого он знал... Верно?
— Верно, — кивнул головой Пал Палыч.
— Так вот. Мне представляется, что человек, убитый в гостинице, тоже запутался, хотел высвободиться... Но не успел. Сообщники как-то узнали об его решении признаться властям. Узнали и...
— А это похоже на него. На Степку Ященко, — сказал Пал Палыч. — Трус он всегда был. Но подлецом я его раньше не знал. Нет, не знал.
Я записала все, что вспомнил Пал Палыч о соученике своего сына, Степане Ященко, его приметы, его характер, его знакомства. Но все обрывалось, как тропа, ведущая к реке: уйдя с белыми, Степан Ященко пропал из виду.
Утром следующего дня мы с большим трудом соединились по телефону с губернией. Перебивая хриплые голоса, докладывающие о ходе уборки огородных, Мотя Бойко кричал:
— Результаты экспертизы: автобиография в губоно написана безусловно не тем лицом, что предсмертная записка и «бланк приезжающего»...
Наш секретарь очень удивился, когда Шумилов сказал спокойно, что иначе и быть не могло.
Шумилов не мог объяснить по телефону то, что было уже известно нам: автобиографию в губоно писал настоящий Дмитрий Салаев. «Бланк приезжающего» и записку Люде — его двойник.
Конец дня принес нам новую неожиданность. Из села Воронки с попутной машиной приехал Салаев. Он был совершенно сбит с толку. С трудом удалось получить от него связный рассказ о посещении священника.
Некий отец Герасим, глубокий старик, проведший в Воронках последние двадцать лет, встретил Салаева в штыки:
— Что же это, молодой человек, вы будете терять метрики, а мы — выдавай да выдавай! Еще двух месяцев не прошло, как я выслал вам свидетельство.
Салаев отрицал факт получения свидетельства. Священник настаивал. В конце концов он развернул толстую книгу. На записи рождения Салаева стояла сделанная совсем недавно справка: «Выдано свидетельство». Сюда же было вложено письмо от имени Дмитрия Салаева с просьбой выслать ему копию метрической записи.
Письмо было из нашего города. Адрес указывался: «Почтовое отделение, до востребования, Дмитрию Салаеву»...
Было очевидно, что корреспонденцию двойник получал по тому самому фальшивому удостоверению личности‚ которое было обнаружено у убитого.
Когда Салаев сказал отцу Герасиму, что он стал жертвой обмана, священник растревожился.
— Дело не шуточное, — сказал он, — я должен заявить властям...
Соучастие священника в деле об убийстве казалось малоправдоподобным. Шумилов вдруг заторопился, заявил, что в Н-ске нам больше делать нечего. Ночью мы уехали.
На этот раз нас устроили в купе проводников. Мы были вдвоем, никто не мешал нам.
Мы положили перед собой лист бумаги и построили схему. Что нам известно?
1. Что в гостинице «Шато» убит неизвестный, присвоивший себе имя, метрику и удостоверение Дмитрия Салаева.
2. Что метрика добыта путем обмана священника и получена неизвестным лицом в почтовом отделении № 2 нашего города «до востребования», по всей вероятности, по липовому удостоверению на имя Салаева.
3. Что убитый написал письмо некой Люде — о ней уже ровно ничего неизвестно. Ничего, кроме содержания письма, выданного розовой промокашкой на пресс-папье. Набрасывая это письмо, двойник Салаева волновался, начинал и снова бросал писать.
4. Подлинное письмо Люде унесено убийцей, чтобы здать видимость самоубийства. На стол же положен один из вариантов письма, смятый и брошенный в корну под стол...
— Стойте! — воскликнула я. — Именно то, что письмо было смято и затем разглажено, вас навело на мысль...
— Верно. Не может быть, чтобы, обращаясь к любимой девушке с последним письмом, человек вытащил бы его из корзины, старательно разгладил и... все же не докончил его.
— И, конечно, убийца унес конверт с адресом Люды! — докончила я.