Всем смертям назло - страница 39

Шумилов нахмурился и продолжал:

— «Лицо жертвы было покрыто смертельной бледностью и лошадиной попоной...» Блестящий стиль! А откуда попона?

— Не могу знать, Иона Петрович, накрыл, значит, кто-то чем пришлось.

— А это что? «Подлый убийца бросил на месте кошмарного преступления кулек, наполовину наполненный квасолью...»

— Детали, Иона Петрович, — пробормотал Мотя. — Вы же учили примечать детали и заносить в протокол осмотра.

Шумилов страшно рассердился:

— Чтоб вашего духу больше не было на месте «кошмарных преступлений»! — Шумилов не остыл, но взял себя в руки и уже спокойно спросил: — Слушайте, Мотя, почему бы вам не пойти учиться?

Учиться? Мотя изумился: он считал, что все знает и так. Успешная деятельность в камере нарследа 8 убедила его в этом.

— Почему бы вам не пойти на рабфак?

Разговор меня удивил. Меня сняли с учебы, чтобы я сидела здесь, а Мотю так легко отправляют учиться?

Я была убеждена, что из Мотиного ученья ничего не выйдет.

Не могу сказать, что именно из-за Шумилова я перестала писать стихи. Но все-таки в каком-то роде он был причиной этого.

Если бы он прямо сказал мне: «Стихи твои — ни к черту! Распрягай Пегаса, займись делом!» Если бы он так прямо сказал мне, я ни на минуту не усомнилась бы в своем таланте. Но Шумилов поступал иначе...

Машин в ту пору в городе было мало. А у нас с моим начальником не было даже «выезда», как у губернского прокурора.

Поэтому, как писал в инструкции судья Наливайко, «основным средством передвижения низовых работников юстиции являются так называемые ноги»...

И этими самыми ногами мы исхаживали город вдоль и поперек. Если было нужно для дела, мы отправлялись в путь в дальние городские районы, и эти хождения имели для меня особую приманчивость. Дело в том, что во время этих прогулок Шумилов рассказывал мне разные случаи из своей практики. Но иногда это были стихи... Да, он читал стихи Блока или Сергея Есенина, который совсем недавно стал нашим кумиром.

Ну, разумеется, я и сама читала стихи. И Блока, и Есенина. Но почему-то, когда Шумилов своим глуховатым голосом и чуть раздумчиво произносил: «Я — последний поэт деревни, скромен в песнях дощатый мост», строки эти казались мне прекрасными как никогда.

Но... Вот тут-то и была закавыка: собственные стихи представлялись мне не звучными, не содержательными, не... не...

И все чаще мне чудилось, что Пегас, крылатый конь поэзии, проносится мимо меня и кто-то другой заносит ногу в стремя и взлетает в седло, и мчится «синей, гулкой ранью...»

Однажды я подошла к Панкрату Железному. Это было в клубе Пролеткульта. Любимый поэт стоял у буфетной стойки и пил пиво «Новая Бавария».

Я храбро заявила, что пишу стихи и хотела бы прочесть ему.

— Про чего пишешь? — спросил Железный.

— Про молодежь с производства.

— Давай валяй.

Я прочла:

Наше детство! Ночами протяжный гудок,

Под ногами дрожащий дощатый мосток...

— Погодь! — остановил меня поэт, — гудок, гудок... производство какое? Чугунолитейный, сталепрокатный?

— Сахарный завод, — упавшим голосом произнесла я.

— Это хужее.

Он задумался. Но человек он был добрый и тотчас сказал:

— Я тебе сейчас черкну цидулку. Варвару Огневую знаешь?

Еще бы не знать! Я любовалась ею и завидовала ей, когда, окруженная молодыми поэтами в рубашках до колен, называемых «толстовками», она появлялась на литературных диспутах, красивая, авторитетная, тридцатилетняя...

Глядя на нее, я в полной мере сознавала собственное восемнадцатилетнее ничтожество.

Панкрат открыл свой замызганный портфель, вывернул на прилавок его содержимое: горбушку хлеба, учебник политграмоты, куски обоев с лесенками стихов на обороте, и на клочке тех же обоев начертал: «Варвара займис с этой девахой она товарищ с производства хотя и не индустриалного с комприветом обнимаю Панкрат».

Как мы все, Железный игнорировал не только твердый знак, но и мягкий — из протеста против старой орфографии. А заодно и знаки препинания. Пусть буржуи препинаются — им делать нечего!

И вот я иду к Варваре Огневой. Она живет на самой шикарной улице города, в Доме Советов — бывшей дворянской гимназии. С трепетом я звоню — да, на двери кнопка звонка, и он действует. Как при старом режиме.