Всем смертям назло - страница 52

За основной задачей — разыскать виновника, доказать его виновность, вставал ряд других, касавшихся других людей: определить их место в деле, может быть, помочь им, дать им возможность помогать нам...

Я думала о Жанне, об этой моей ровеснице, и мне казалось, что я уже очень долго живу на свете. Эта наша работа как-то старила. Да, точно: она прибавляла лет. Когда-то мы жили, словно шли каким-то совершенно прямым коридором, в конце которого сиял ослепительный свет будущего. Теперь мы стремились на этот свет через лабиринт, где мерзкие твари, порождения тьмы хватали нас за ноги, а свет был далек, а болото противно чавкало под ногами...

Мы видели изнанку нашей действительности и понимали, что это только изнанка. Но с этим приходило и чувство сложности нашего движения, чувство вечной мобилизованности, ответственности.

И путь в будущее уже не казался мне ни прямым, ни легким.

Мы редко говорили обо всем этом с Шумиловым. То, то он называл «философией нашей работы», открывалось мне в каких-то деталях, в брошенных походя репликах.

Наша коммуна над «Ампиром» распадалась на глазах: Микола учился в технологическом, много занимался, часто ночевал в институте у товарищей. Котька пропадал неизвестно где. Чаще всего мы встречались в лучах медного чайника с Федей. Но и это были короткие и невеселые встречи.

Мне не с кем было поговорить по душам.

Существовала еще одна преграда, выросшая между мною и товарищами: почти все, что меня сейчас занимало, не подлежало оглашению. Я могла поговорить обо всем только с Володей Гурко.

Володя уже давно жил в общежитии. Оно было, по существу, военной казармой, и у входа стоял красноармеец с винтовкой. Молодой, вежливый командир, сидевший за столиком у телефона, сказал мне, что товарищ Гурко «в данный момент находится на дежурстве в ОДТО ОГПУ».

— А я не могу туда пройти? — слегка оробев, спросила я, поняв, что Володя теперь — персона, хотя одно предположение, что я по каким-то причинам не могу его увидеть, когда хочу, больно поразило меня.

— Это можно устроить, — снисходительно сказал командир и спросил, как моя фамилия. Он покрутил ручку настенного телефона и прокричал в трубку несколько слогов: «Де-то!», «Юж-уз!» и еще что-то.

— Ответ дежурного! — в конце концов потребовал он и после паузы уже другим, игривым голосом, сказал: Владимир? К тебе пришла товарищ женского пола. Фамилие: Смолокурова... Да-да. Направляю к тебе. Пока!

Это словечко «пока» вместо «до свидания» недавно только вошло в обиход, но уже прочно укоренилось и вытеснило даже широко распространенное «определенно», употребляемое в смысле «да».

Вышло так, что кто-то зачем-то меня направлял к Володе, а не я сама, по влечению сердца, пришла его повидать. Что поделаешь!

На Южном у «ДЕТО» стояла толпа. Мужчины и женщины с мешками и баулами чего-то требовали, ругались, потрясали кулаками. Другие, наоборот, в тупой покорности сидели на своих пожитках, устремив тусклые взоры на красноармейца в ядовито зеленых обмотках, преграждавшего дорогу в казенного вида дверь под вывеской: «ОДТО ОГПУ». Я испугалась, что мне придется пробираться через эту густую и безусловно вшивую толпу мешочников, но обладатель зеленых обмоток заметил меня и грозным окриком расчистил мне путь.

— Приказано пропустить, — сказал он, когда я нерешительно приблизилась.

Посреди большой, полупустой комнаты стоял письменный стол, довольно обшарпанный. За столом сидел Володя. Я его не видела, потому что его заслонял от меня большой и толстый, — такие толстые среди нас еще не попадались, — военный, стоявший руки по швам, чуть наклонившись к столу.

Я услышала знакомый Володин голос с какими-то новыми, начальственными интонациями:

— Об жратве поменьше думать надо. Революцию мешочники обгладывают, а вы в «Каменном столбе» прохлаждаетесь.

Второразрядный ресторан «Каменный столб» находился как раз на вокзальной площади, и я подумала, что толстяку это очень удобно.

— Так в вокзальном ресторане же нам запрещено, мы тут сутками... — взмолился толстяк, — есть где-то надо...

Володя бросил непонятные слова: