Всем смертям назло - страница 69
Алешка подбегает:
— Тетя Капа! Я вам сейчас лампу сниму и заправлю!
Капка и рада:
— Валяй, чего ж!
Алешка снял лампу с крюка, вынес в сенцы, налил смеси керосина с бензином.
Ребята стали разбегаться. Немцы тоже разбрелись кто куда. Капка в чуланчике красоту на себя наводит.
А Алешка мне знак подает: за мной! И лезет на печку. Я за ним. Влезли и затаились. Алешка мне глазами показывает, а я уж сам вижу: все кирпичи вокруг дымохода повыбраны и на честном слове держатся.
Я ничего не спрашивал: понял, чего Алешка Капку обхаживал и чего ходил в школу! Только обидно мне стало: почему он меня не позвал кирпичи отдирать.
Начинают фрицы собираться на бал. Прибрались, прилизались. Ну, нам теперь назад ходу нет, лежим. Жарко, спасу нет! С нас пот ручьем! Лежим. И лежать нам долго — это ясно. Пока напьются.
А тут веселье идет своим ходом. Пьют, едят. Три музыканта на скрипках наяривают, и все подпевают. Берутся под руки, сидят, раскачиваются и подпевают: «Нох маль, нох маль, нох, майне либе»... «Еще раз, еще раз, моя любовь».
А у нас с Алешкой наверху, как в аду, жара несусветная! И дымом несет.
Поначалу боялись мы расчихаться. А потом такой галдеж поднялся, что хоть гром греми — не услышат!
Вдруг в шуме-гаме разбираем мы: Абеля зовут... «Абель, Абель, ком»
Встает из-за стола Абель: мундир расстегнут, морда красная. Но на ногах стоит крепко, он даром что щупленький, сила в нем есть.
Берет аккордеон, ногу на табуретку ставит и начинает:
— Абель мит зайнер мундгармоника...
А там припев тоже есть: «Абель, ах, Абель.» И все, значит, подхватывают: «Абель, ах, Абель!»
— Пора! — говорит мне Алешка и пуляет кирпичом. Абель рванул аккордеон и упал...
Это я только и успел схватить глазом, потому что второй кирпич Алешка залепил в лампу. Секунда — полная темь, а потом смесь бензина с керосином как вспыхнет! А зонтик факелом горит и кропит искрами...
Крики, визг, шум. В дверях, в темноте, давка. А мы знай метать кирпичи вниз! Вдруг кто-то как закричит:
— Партизанен!
Что тут поднялось!
И мы с Алешкой в суматохе ушли без беды. Прибежали к нам во двор, отдышались.
Теперь бы нам по домам разойтись, боязно чего-то.
— Давай уж тут посидим! — говорит Алешка. У самого зуб на зуб не попадает...
На улице, слышно, мотоциклы фырчат, заводятся, команды отдаются, какие — не понять.
Алешка говорит:
— Как мы на печь лезли, ни одна душа не видела, а что мы в школе были, так там и без нас полно пацанов околачивалось, так что ты не дрейфь!
— А я и не дрейфлю! — говорю я.
— Знаешь, я, пожалуй, к тебе пойду, — говорит мне Алешка.
— Пойдем, — говорю.
Заходим мы в избу. У нас никто не спит. Отец на меня прямо с кулаками:
— Ты что? В петлю захотел?
Оказывается, прибегала Капка, рассказывала: Абелю голову пробило, сейчас уж, верно, кончился, еле дышит. И других подшибло.
Чего делать? Отец сидит за столом, голову обхватил руками и, видать, не знает, на что решиться.
— Бежим, — шепчет мне Алешка. И мы выскочили из избы.
Ничего лучшего не нашли мы, как кинуться к деду Семену, в мастерские к тотам.
Собрал нам дед котомку и вывел нас за околицу:
— Идите, — говорит, — на Воробьи, а там — лесом до Протоки.
Так мы с Алешкой попали к партизанам.
И воевали в лесах, пока наши не пришли.
Не знаю, может, не история с Абелем, так и ходили бы мы в детях, пока война б не кончилась.
Но я про то не жалею.
Сегодня в газетах...
Газетный лист хрустнул в руках. Я прочла указ о награждении. Передовые люди сельского хозяйства... Среди них я нашла знакомое имя.
Это имя водителя хлопкоуборочной машины из колхоза «Вперед». В Каракалпакии. Я хорошо знала этого человека.
Я представила его себе таким, каким месяц назад увидела под щедрым солнцем, в белоснежном кипении хлопкового поля.
И в то же время я увидела его другим...
Одна фронтовая история вспомнилась мне с той четкостью и ясностью деталей, которые сопутствуют дорогим воспоминаниям.
Судя по карте, мы находились уже недалеко от цели. Смеркалось. Двуколка наша катилась по пыльным, теплым еще колеям проселочной дороги, заметно кренясь на левый бок; слева дремал грузный майор, начальник дивизионной разведки.