Всемирный следопыт, 1926 № 03 - страница 26
) на спинах. Тут же стояли приведенные для нас Тимуром две горные алайские лошадки.
Не прошло и четверти часа, как наш маленький караван потянулся по улицам спящего города.
Переночевав в небольшом кишлаке Мады, мы снялись перед самым рассветом и постепенно стали втягиваться в чернеющее впереди Лянгарское ущелье. Это ущелье>; врезываясь в Алайский хребет, представляло собой величественную картину.
Над головой сияла прозрачная небесная лазурь. Справа высилась каменная мрачная стена, а слева зияла черная пропасть, на дне которой, ворочая камни, с ревом и громыханием рвали и метали пенившиеся, словно кипевшие, воды реки Талдыка. Впереди ущелье замыкалось снежными великанами, будто сделанными из чистого фарфора.
Над головой сияла небесная лазурь. Слева высилась каменная мрачная стена, а справа зияла пропасть, на дне которой, ворочая камни, рвали и метали воды реки Талдыка.
Керекеш наш следовал пешком, понукая своих лошадок. Иногда он взбирался на вьюк и затягивал свою заунывную песню.
Прислушавшись, я не мог удержать смеха. Наш керекеш импровизировал, глядя на снежные алайские вершины:
Окончив песню, он спрыгнул с вьючка. Его тщедушная фигурка исчезла в огромных кожаных штанах-чембарах, а из под серой войлочной шапки засверкала пара лукавых косых глаз.
Но вот мы спустились к реке. Откос был крут и опасен. Камни срывались из под ног лошадей и падали с шуршанием в вдду.
— Смотрите в оба, осторожней! — закричал мне Ананьев.
Я был на чеку. Моя лошадь осторожно переступала передними ногами, искусно тормозя задними. Вот ее ноги уже погрузились в пенившиеся воды реки. Я увидел, как вода достигла брюха коней Ананьева и Тимура, ехавших впереди. Голова кружилась от быстрого течения. Мне казалось, что меня относит в противоположную сторону. Я старался не смотреть на воду и предоставил полную свободу коню. Теперь уж берег медленно полз на меня. Еще несколько усилий моего горнячка, два-три порывистых движения его утомленного корпуса, — и я очутился на берегу.
Я вздохнул полной грудью от пережитых волнений. Животное отряхивалось. Обернулся, чтобы взглянуть на вьючки, и… о, ужас! Одна из вьючных лошадей барахталось по горло в воде. Я видел, как переваливались и кувыркались уносившиеся водой ягтаны Ананьева. Выбравшийся на берег с уцелевшимся вьючном керекеш беспомощно глядел на утопавшее животное, что-то крича на своем гортанном наречии.
Я поспешил к Ананьеву. Тот был совершенно спокоен.
— Ничего не поделаешь, хуже бывает. Хорошо еще, не все потеряли, — сказал он.
Тимуру удалось таки вытащить один из ягтанов, выброшенный на отмель, куда также выплыла и тонувшая лошадь и, отряхнувшись, стояла, как ни в чем не бывало. Другого ягтана так и не отыскали, потеряв, таким образом, половину наших огнестрельных запасов.
— Еще два дня мученья, а там всласть отдохнем у Касыма, — ободрял меня мой неунывающий спутник.
Уже солнце зашло за снеговые алайские вершины, и вся долина внезапно окуталась сумерками, когда мы на рысях под’езжали к четырем юртам, ярко озаренным пламенем пылавшего неподалеку от них костра.
Здесь мы были встречены самим хозяином.
Одет он был в белый чекмень. При свете костра я мог разглядеть его полное, молодое, скуластое лицо, обрамленное жиденькой бородкой. На его гладко выбритой голове красовалась нарядная тю бетейка.
Он бросился навстречу Ананьеву и схватил его руки обоими руками. Лицо Касыма сияло неподдельной радостью.
В один миг мы были окружены всем населением аула обоего пола. Когда я вошел в юрту, то не мог не восхищаться убранством этого жилища алайского охотника.
Каркас складного ее корпуса был убран роскошными киргизскими коврами, на которых висело самое разнообразное оружие. Здесь были и старые киргизские мултуки с сошками, заряжавшиеся с дула и стрелявшие разжеванным свинцом вместо пули, а рядом с ними я заметил армейские берданки и один кавалерийский карабин нового образца. По углам были расставлены черепа памирского барана — архара, открытого в век знаменитых путешествий Марко Поло.