Всемирный следопыт, 1927 № 04 - страница 25

Вечерело. Заходящее солнце золотило верхушки лесов и бросало прощальные лучи синеющему вдали морю. Я находился в деревне у подножья Чатырдага.

— Знаешь что? — сказал я своему другу, молодому татарину Мамуту, — сегодня будет чудная лунная ночь. Двинем на Эклизье Бурун, заночуем в лесу, а солнце встретим на вершине.

— Вай, вай, а кто будет дрова завтра возить? — задумчиво спросил Мамут и, поправив никогда не снимаемую с головы каракулевую шапочку с плоским дном, ударил меня по плечу. — Айда! Я видел, в кофейню прошел Нурасов, не пойдет ли он с нами?

Я очень обрадовался, услыхав это имя. Нурасов часто бродил по Крыму, был большим знатоком края и его народного творчества, он знал много прекрасных сказок и старинных песен, но рассказывал их и пел только при необычайных обстоятельствах.

С Мамутом мы направились к кофейне, чтобы захватить провизии и несколько бенгальских свечей для освещения пещер.

Нурасов радостно приветствовал нас — и с охотой согласился встретить восход солнца на вершине Чатырдага.

Все трое мы оказались хорошими ходоками и еще до коротких крымских сумерек подошли к опушке большого леса. Под могучим буком решили отдохнуть и набраться сил для предстоящего подъема. Охваченные какой-то особенной тишиной крымского леса, поудобнее разлегшись, мы молчали, предаваясь своим думам.

Вдруг живой и суетливый Мамут вскочил, прищелкнув языком. Быстро сбрасывая с себя куртку, он поглядывал на вершину бука, под которым мы расположились. Саженях в трех от земли, на развилине большого сука, как раз над нами, я заметил гнездо. Я знал слабость Мамута: он не мог равнодушно видеть птичьи гнезда, лазил за ними по деревьям — иной раз с риском свернуть себе шею, — и всегда после такой охоты приходил с новыми дырками в штанах. Если Мамут находил в гнезде яйца, он клал их в рот и затем ловко спускался с дерева.

Когда Мамут карабкался по стволу высокого бука, я тихо беседовал с Нурасовым. Вдруг раздался крик, треск ломающихся веток — и не успели мы вскочить, как на наши спины свергнулся Мамут. С перекошенным от страха лицом и точно помешанный — стал он кататься по земле.

Я подбежал к нему. Нурасов охал, растирая ногу. Из рукава Мамута выскользнула перепуганная ящерица и исчезла в листве.

— Ах, ты, паршивая дрянь! — воскликнул Мамут, быстро хватая камень и с остервенением швырнув его по направлению скрывшейся виновницы происшествия.

Потом, устыдившись, он сел в отдалении на корточки, что-то обдумывая, и, наконец, медленно подошел к нам и, виновато глядя в сторону, тихо произнес:

— Я не пошла дальше, в плохой день вышла.

— Не лазил бы по деревьям — ничего бы и не было. Товарищ Нурасов, что вы? — спросил я.

Лежа на спине, Нурасов поднимал ушибленную ногу.

Мы стали обсуждать вопрос о продолжении путешествия. Нурасов не хотел возвращаться.

Слово было за Мамутом — он всегда был хорошим товарищем в экскурсиях и потому согласился итти дальше.

— Айда! — сказал он.

— А как мы пойдем — по дороге? — спросил Нурасов.

— Зачем по дороге? Прямо — быстро будет.

Двинулись напрямик. Глубокая тишина нарушалась лишь шумящей под ногами листвой. Начались крутые подъемы. Ноги в обуви скользили по влажной листве. Итти было труднее и труднее. Я решил снять сандалии, чтобы не скользить назад. Чем дальше, подъем был круче, и лес гуще. Когда мы остановились передохнуть, на луну набежали тучки.