Всемирный следопыт, 1930 № 02 - страница 37

— Принесу, ты не смейся. Только ты с места не сойдешь?

— Куда еще итти? За тобой смотреть? Очень ты мне нужен, ложись лучше, пьяница.

Он вышел из света костра. Так сладостна истома первого сна! Я шел сюда целый день мимо цепи озер. Утиные стаи шумящим пологом снимались с воды. Черныш взорвался бомбой из куста, я повалил его над скошенным лугом. На пригорке у реки расселась пролетная стая витютней. Далеко до них, не подобраться. Но как ярко их видно в блеске солнца! Кружатся, раскланиваются, воркуют неслыханными голосами.

— Ну, держи карман шире. Ничего не жаль для дружка. Ха-ха!

Старик с какой-то банкой в руке пляшет вокруг костра.

— Это разве не деньги? Сколько тебе? Хошь, пятьсот отсыплю и назад никогда не спрошу? Люблю я тебя, голубок, ух люблю!

Он вытащил пук мелких бумажек, но виднелись и крупные кредитки.

— Где ты столько набрал? За уток да за лещей сотенными не платят.

Ванька перестал прыгать, и ястребиные глаза его впились в меня совершенно трезвые взором.

— В казначействе каких хошь наменяют, — проговорил он медленно. — Коли дают, так бери, а бьют — так беги. Не желаешь, значит?

Он положил в банку деньги, заткнул ее тряпкой.

— Посидишь тут, голубок?

— А если я гулять желаю?

— Как бы не перекувырнуться. Лучше сиди.

Он убежал, странно хихикая.

— Обидел, во как обидел, — ворчал он, укладываясь на груду осоки. — Сколько годов я его берегу, а он вона что. Ну, ну, тьфу!

Я, делая вид, что сплю, уснул, не заметив как это случилось.

Мрачно раздувал Ванька серый пепел над углями костра, и осунувшееся лицо его также серело — остро, зло. Он кряхтел, плевал, ругался.

Все вещи сговорились устраивать ему, Ваньке, гадости. Чайник, подлец, два раза опрокинулся, чтоб ему, копченому подлецу, издохнуть. Разбилась чашка? Так, известная подлюга! Пусть летит в озеро, к дьяволу. Вот. И другую такую же туда же, к чертям. Да. Завтра он велит принести дюжину новых чашек, получше чем эти, и все выкинет, чтоб не зазнавались, знали, с кем дело имеют. Водка, провались она в преисподнюю, вытекла. Это ясно. Не мог он вылакать все до капельки, издох бы, будь он проклят. Теперь до полдня не дожить, опохмелиться нечем.

Когда из бутылки, припрятанной в моей сумке, он хлопнул стакан, щеки мигом покраснели, дела на всем свете поправились. Мы поедем в дальний угол Тиновца, где нынешним летом никто еще не был — и там…

— Иван, — сказал я, — за ночь я передумал. Одолжи мне рублей пятьсот. Заработаю, отдам.

Что-то дрогнуло в глубине серых ястребиных глаз, но они смотрели прямо, дерзко.

— Нет у меня никаких денег. Ты не спятил ли, голубок? Смотри, какой я богач.

Он повалился на спину и поднял ноги, показывая клочья своих штанов.

Деньги близко. Они в земле, в воде, в дупле, не все ли равно. Но их не взять, они неуловимы, как чужая мысль. И те же самые слова звучали тут, у этого костра — тогда, в ночь пытки огнем. И страшные рожи слепых. И пьяная пляска сторублевок.

А не приснилось ли мне все это? Где правда, что жизнь, что сон?

— Садись, — кричал Ванька, допивший мою водку. — Буде копаться. Солнышко вон оно где!

Он выплескал воду из челнока, и мы поплыли по сверкающему озеру, около зеленой стены кустов, обрызганных росой.

Выстрелил Ванька при мне только раз. На косу против шалаги, сверля воздух серебряными трелями, опустились четыре крупных кроншнепа — дичь для охотника завидная.

До птиц было так далеко, что они казались маленькими и, видя нас, гуляли спокойно. Под'ехать — нечего и думать. Оставалось любоваться в бинокль. Я ахал, охал, вздыхал, страдал.

— Не можешь? — подмигнул на куликов сильно пьяный Ванька. — Кишка тонка у твоей балаболки. А поди сотнягу отвалил? Так и быть, потешу дружка. Только ты посиди тут, голубочек. Я — мигом.

Он исчез и вернулся с длинной одностволкой на плече. Граненый ствол лег на пень, стрелок прицелился.

— Пали, — шептал я. — Улетят.

— Не шебарши. Постой, сгрудятся.

Как он любит одни и те же слова!

Грохнул выстрел, и громом ахнуло эхо на другом берегу, лопнуло, покатилось вдаль и, рокоча, замерло где-то в лесу.

— Вот как у нас! — хохотал старик, подбирая свою странную фузею. — Готово, ха-ха!